Была весна. Онъ вставалъ рано, шелъ купаться, потомъ садился за свое сочиненіе. Обдалъ съ тетушками, ходилъ гулять или здилъ верхомъ, потомъ учился по итальянски, читалъ и писалъ свои записки. Это было одно изъ лучшихъ временъ его жизни, которое онъ всегда вспоминалъ съ умиленіемъ.
Нкоторую особенную прелесть его этому предпослднему пребыванію у тетушекъ придавало еще присутствіе у тетушекъ ихъ воспитанницы Катюши, брошенной матерью двочки сиротки, которую подобрали тетушки.
Въ это послднее пребываніе у нихъ у него какъ то нечаянно, незамтно между имъ и Катюшей завязались полушутливыя, полулюбовныя отношенiя.
Катюша была84 тоненькая 17 лтняя быстроногая двочка85 съ агатово черными глазами, занимавшая въ дом тетушекъ неопредленное положеніе не то воспитанницы, не то горничной. Особенныя отношенія между Дмитріемъ Нехлюдовымъ и Катюшей установились въ этотъ пріздъ слдующимъ образомъ. Въ вознесеніе къ тетушкамъ пріхала ихъ сосдка съ дтьми – двумя барышнями, гимназистомъ и съ гостившимъ у нихъ молодымъ живописцемъ.
Молодежь затяла играть въ горлки. Быстроногая Катюша играла съ ними и не долго горла, потому что тотчасъ ловила того, за кмъ гналась. Но Нехлюдовъ былъ еще рзве ея и, чтобы показать свою ловкость, хотя и не безъ труда, но поймалъ ее.
– Ну, теперь этихъ не поймаешь ни за что, – говорилъ горвшій художникъ, отлично бгавшій, – нечто споткнутся.
– Вы да не поймаете! Разъ, два, три.
Ударили три раза въ ладоши, Нехлюдовъ пустилъ Катюшину жесткую рабочую, но красивую и энергичную руку, пожавшую его крпко прежде, чмъ бжать. Загремли крахмальныя юбки подъ розовымъ ситцевымъ платьемъ, быстро пустились ноги сильной ловкой двушки, и также энергично, сильно побжалъ Нехлюдовъ, минуя падающаго на передъ, отчаянно наддававшаго за нимъ художника. Не замчая того, что художникъ уже остановился, Нехлюдовъ, радуясь своей молодости и быстрот бга, летлъ по скошенному лугу, не спуская глазъ съ такой же быстротой бжавшей въ розовомъ плать, быстро мелькавшей ногами Катюши. Она подала ему головой знакъ, чтобы соединяться за сиреневымъ кустомъ; онъ понялъ и, вмсто того чтобы соединяться тутъ же, пустился за кустъ. И не замчая того, что за ними не гонятся, они бжали все дальше и дальше, радуясь легкости