Полное собрание сочинений. Том 32. Воскресение. Лев Толстой

самого хозяина. Ему всё хотелось не верить в то, что то, что было перед ним, было его дело. Но неумолимая невидимая рука держала его, и он предчувствовал уже, что он не отвертится. Он еще храбрился и по усвоенной привычке, положив ногу на ногу и небрежно играя своим pince-nez, в самоуверенной позе сидел на своем втором стуле первого ряда. А между тем в глубине своей души он уже чувствовал всю жестокость, подлость, низость не только этого своего поступка, но всей своей праздной, развратной, жестокой и самодовольной жизни, и та страшная завеса, которая каким-то чудом всё это время, все эти 12 лет скрывала от него и это его преступление и всю его последующую жизнь, уже колебалась, и он урывками уже заглядывал за нее.

      XXIII.

      Наконец председатель кончил свою речь и, грациозным движением головы подняв вопросный лист, передал его подошедшему к нему старшине. Присяжные встали, радуясь тому, что можно уйти, и, не зная, что делать с своими руками, точно стыдясь чего-то, один за другим пошли в совещательную комнату. Только что затворилась за ними дверь, жандарм подошел к этой двери и, выхватив саблю из ножен и положив ее на плечо, стал у двери. Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.

      Войдя в совещательную комнату, присяжные, как и прежде, первым делом достали папиросы и стали курить. Неестественность и фальшь их положения, которые они в большей или меньшей степени испытывали, сидя в зале на своих местах, прошла, как только они вошли в совещательную комнату и закурили папиросы, и они с чувством облегчения разместились в совещательной комнате, и тотчас же начался оживленный разговор.

      – Девчонка не виновата, запуталась, – сказал добродушный купец, – надо снисхождение дать.

      – Вот это и обсудим, – сказал старшина. – Мы не должны поддаваться нашим личным впечатлениям.

      – Хорошо резюме сказал председатель, – заметил полковник.

      – Ну, хорошо! Я чуть не заснул.

      – Главное дело в том, что прислуга не могла знать о деньгах, если бы Маслова не была с ними согласна, – сказал приказчик еврейского типа.

      – Так что же, по-вашему, она украла? – спросил один из присяжных.

      – Ни за что не поверю, – закричал добродушный купец, – а всё эта шельма красноглазая нашкодила.

      – Все хороши, – сказал полковник.

      – Да ведь она говорит, что не входила в номер.

      – А вы больше верьте ей. Я этой стерве ни в жизнь не поверил бы.

      – Да что же, ведь этого мало, что вы не поверили бы, – сказал приказчик.

      – Ключ у нее был.

      – Что ж, что у ней? – возражал купец.

      – А перстень?

      – Да ведь она сказывала, – опять закричал купец, – купчина карахтерный, да еще выпивши, вздул ее. Ну, а потом, известно, пожалел. На, мол, не плачь. Человек ведь какой: слышал, я чай, 12 вершков, пудов-от 8-ми!

      – Не в том дело, – перебил Петр Герасимович, – вопрос в том: она ли подговорила и затеяла всё дело или прислуга?

      – Не может прислуга одна сделать. Ключ у ней был.

      Несвязная