И то уморилась, миленькие. А что соборовать – это беспременно надо. Люди говорят – тоже душе на пользу.
Да завтра пошлем.
То-то, оно лучше. А у нас, деушка, свадьба.
Что ж так, весной?
Да, видно, пословица недаром молвится: бедному жениться и ночь коротка. Семен Матвеевич за себя Маринку взял.
Нашла-таки себе счастье!
Вдовец, должно, на детей пошла.
Четверо. Какая же путная пойдет! Ну, ее и взял. Она и рада. Вино пили, ведашь, стаканчик не крепкий был, – проливали.
Вишь ты! Слух-то был? А с достатком мужик-то?
Живут ничего пока.
Оно точно, что на детей кто пойдет. Вот хоть бы у нас Михайло. Мужик-то, матушка моя…
Эй, Мавра, куда тебя дьявол носит? Поди корову загони. (Соседка уходит.)
Выдали, деушка, от греха, по крайности мой дурак об Микишке думать не будет. (Вдруг переменяет голос на шопот.) Ушла! (Шопотом.) Что ж, говорю, чайком-то поила?
И не поминай. Помирал бы лучше сам. Всё одно не помирает, только греха на душу взяла. О-о! головушка моя! И зачем ты мне давала порошки эти?
Что ж порошки? Порошки, деушка, сонные, что ж не дать? От них худа не будет.
Я не про сонные, а про те, про белесые-то.
Что ж, те порошки, ягодка, лекарственные.
Знаю, да боязно. Измучал он меня.
Что ж, много извела?
Два раза давала.
Что ж, не приметно?
Я сама в чаю пригубила, чуть горчит. А он выпил с чаем-то, да и говорит: мне и чай-то противен. Я говорю: больному всё горько. Да и жутко же мне стало, тетушка.
А ты не думай. Что думать, то хуже.
И лучше ты мне не давала бы и на грех не наводила. Как вспомнишь, так на душе загребтит. И зачем ты дала мне их?
И, что ты, ягодка! Христос с тобой. Что ж ты на меня-то сворачиваешь? Ты, деушка, мотри, с больной головы на здоровую не сворачивай. Коли чего коснется, мое дело сторона, я знать не знаю, ведать не ведаю, – крест поцелую, никаких порошков не давала и не видала и не слыхала, какие такие порошки бывают. Ты, деушка, сама думай. Мы и то намеднись про тебя разговорились, как она, мол, сердечная, маится. Падчерица – дура, а мужик гнилой – присуха одна. С этой жизни чего не сделаешь.
Да я и то не отрекусь. От моего житья не то что эти дела, а либо повеситься, либо его задушить. Разве это жизнь?
То-то и дело. Рот разевать некогда. А как-никак, обыскать деньги да чайком попоить.
О-о, головушка моя бедная! И что делать теперь, сама не знаю, и жутость берет, – помирал бы уж лучше сам. Тоже на душу брать не хочется.
А что ж он деньги-то не открывает? Что ж, он их с собой возьмет, никому не достанутся? Разве