Мать с великой радостью приняла это предложение старца. Она заняла денег, приехала в Грецию, добралась до Салоник, где встретилась с капитаном парома, жена которого была понтийской гречанкой и хорошо знала русский язык.
И вот наступил долгожданный день. Мать, переодетая мужчиной, чтобы не стать соблазном для паломников, сидела в рубке капитана и, предвкушая встречу, глядела в окно.
Кавсокаливия была последней остановкой парома. Мать смотрела на гористые берега зеленого Афона, где осуществились мечты ее сына, которому, видимо, было от рождения предназначено Богом стать святогорцем.
Она много раз видела эти берега и монастыри на фотографиях и могла назвать каждый из них по имени. Вот, сразу после Дафни – монастырь Симонопетра, стоящий на скале, потом маленький Григориат, затем суровый Дионисиат.
Наконец через час паром пристал к арсане Кавсокаливии. В этот день паром не должен был здесь останавливаться, поэтому никто не вышел на берег и никто не взошел на борт.
Мать волновалась и все порывалась подойти к самому борту. Может быть, старец указал другой день? Капитан не мог удержать мать, и она, стоя у борта, нетерпеливо вглядывалась в берег. Но перед нею были лишь пологая красноватая скала и несколько каменных стен-бизюль. Море било об арсану, и капитан обеспокоено смотрел на часы.
Наконец капитан обескуражено развел руками, показывая всем своим видом, что время истекло и пора отправляться назад.
Паром тронулся в обратный путь. Мать потерянно стояла у борта и глядела, как мотор вспенивал воду моря.
И тут сын вышел из-за каменной бизюли и сказал то, что можно было только почувствовать, а не услышать из-за шума мотора. Он сказал: «Мама», – и море озарилось ярким светом ее счастья.
Сейчас он был похож на бородатых старцев-черноризцев из своих книг, очень похож. Она протянула ему руки, как бы желая в последний раз обнять его.
Паром все дальше отходил от берега, медленно отдаляя ее от сына. Мать взглянула ему в глаза и увидела в них тот огонь, что сжег все ее мечты.
Теперь она знала, что это за огонь.
Это было пламя вечной любви.
«Брак лакерды»
– Пьем водку, пьем ром, а в Россию не пойдем, – старец Никанор карульский очень любил эту шутку, потому как полагал, что Третий Рим навсегда пал, несмотря на пророчество старца Псковского монастыря Филофея. Он не хотел возвращаться домой и в узком кругу любил говорить: «Где хорошо – там и родина».
Никанор официально принадлежал к Русской Православной Церкви Заграницей и люто ненавидел «красных» попов, почти так же, как Иуду. Может быть, даже больше, потому как последний, по мнению старца, не до конца понимал, что он делает, а эти предатели, зная истину, пошли на сделку с коммунистическим сатаной.
После публикации в Америке дневника его духовного отца Феогноста, в котором старец раскрывал