…На следующее утро, после того, как я демонстративно явился домой пьяным, он кротко позвал меня в свою комнату-кабинет и указал на стул. Сам он сел за своим старым письменным столом и сложил руки, как ученик. В комнате, после смерти матери всё больше напоминающей монашескую келью, было много икон и всегда горела хотя бы одна лампадка. Я уже приготовился, что отец будет ругать меня и заготовил ответные, достаточно жесткие слова. Но он в очередной раз удивил меня:
– Сын, – сказал он мне тогда. – Я понимаю, что ты не только мое продолжение в этой жизни и моя плоть и кровь, но и самостоятельная личность. Перед Богом, как перед нашим общим Творцом, мы равны. Но поскольку я ещё отвечаю за тебя, прошу, прислушайся к моим словам, ибо я не хочу причинить тебе никакого вреда. – Отец сделал паузу и поправил свою седеющую бороду, посмотрев на меня своими мягкими лучистыми глазами. – Слушайся меня до того, как тебе исполнится семнадцать лет, как слушался до сих пор. Ты был послушным сыном, надеюсь, что ты выполнишь эту мою последнюю просьбу. Обещаю, что после того, как тебе исполнится семнадцать лет, я ни словом, ни делом не буду вмешиваться в твою жизнь. С сих пор ты будешь плыть самостоятельно…
…Слова отца меня тогда немало озадачили, ведь я хотел поставить его перед фактом, что уже стал принимать самостоятельные решения, что улица пленила меня. Что я повстречал в парадных совсем других проповедников, чьи слова затрагивали меня куда сильнее, чем его воскресные проповеди. Что хотя мне еще пятнадцать, я могу зарабатывать немалые деньги, используя силу и ловкость. Что мне претит спокойное существование православного пастыря, что во мне – горячая кровь. Но все равно я отчетливо разумел, что отец сделал мне справедливое предложение – он понимал меня, мои стремления и огонь моих страстей. Но, понимая меня, он просил понять и его – ведь у нас, кроме друг друга, никого не было. По божественному закону он еще отвечал за меня. Он не просил меня принять свой закон, он просил даровать ему спокойную совесть. Просто потому, что он мой отец, а я его сын.
«Жизнь никуда от меня не убежит», – подумал я. А когда достигну совершеннолетия, окрепнет мой ум и тело, что позволит мне быстрее добиться всего. И тогда я обещал отцу, что до семнадцати лет буду жить по его воле. И я сдержал обещание.
Совершеннолетие
Не сказать бы, что я жаждал прихода совершеннолетия. Если честно, то отец особенно меня не напрягал эти два года, с того пьяного демарша. Я так же посещал занятия кунг-фу, как и раньше выпивал с друзьями, разве что не заявлялся домой в нетрезвом виде. В секции мы по-прежнему дружили, но «старшаки» жалели нас, не подтягивая к своим тёмным делам. Хотя кто изъявлял желание, мог начинать крутиться с ними. В криминал никого не звали, но и не отговаривали. Всё происходило естественно и по согласию, как дворовая любовь. Со временем наша секция винь чунь стала