Только платок возьму, а я сейчас. (Убегает.)
Ну, деушка, дело свое помни. Иди в избу, везде ошарь. Ищи, как собака блох ищет; всё перебери, а я на нем обыщу.
Сейчас. Всё с тобой смелей как будто. (Подходит к крыльцу. К Петру.) Самовар не поставить ли тебе? И тетка Матрена к сыну пришла, – с ней попьете.
Что ж, поставь.
Здорово.
Здравствуй, благодетель. Здравствуй, касатик. Хвораешь, видно, всё. И старик мой как жалеет. Поди, говорит, проведай. Поклон прислал. (Еще раз кланяется.)
Помираю я.
И то, посмотрю на тебя, Игнатьич, не по лесу, видно, а по людям боль-то ходит. Исчадел, исчадел ты весь, сердечный, погляжу на тебя. Не красит, видно, хворь-то.
Пришла смерть моя.
Что ж, Петр Игнатьич, Божья воля, сообщили, особоруют, Бог даст; баба у тебя, слава Богу, умная, и похоронят и помянут, всё честь честью. И мой сыночек тоже, поколе что, по дому хлопотать будет.
Приказать некому! Необстоятельна баба, глупостями занимается, ведь всё знаю я… знаю… Девка дурковата, да и млада. Дом собирал, а обдумать некому. Жаль тоже. (Хнычет.)
Что ж, коли деньги или что, приказать можно…
Пошла, что ль, Анютка-то?
Ишь, вспомнил.
В ту же пору пошла. Иди в избу-то что ль, я проведу.
Дай посижу напоследях. Дух тяжкий там. Тяжко мне… Ох, сожгло сердце всё… Хоть бы смерть…
Бог души не вынет, сама душа не выйдет. В смерти и животе Бог волен, Петр Игнатьич. Тоже и смерти не угадаешь. Бывает, и поднимешься. Так-то вот у нас в деревне мужик совсем уж было помирал…
Нет. Чую я, что нынче помру, чую. (Прислоняется и закрывает глаза.)
Ну что ж, пойдешь, али нет? Тебя не дождешься. Петра? А Петра?
Ну что ж?
Нету.
Да ты всё ли обыскала? В полу-то?
И там нету. Нешто в пуньке. Вчера туда лазил.
Ищи, пуще всего ищи. Как языком вылижи. А я примечаю – нынче и так помереть: ноготь синий, и на лицо земля пала. Самовар-то поспел, что ль?
Закипать хочет.
Здорово, матушка! Здоровы ли дома?
Слава Господу Богу, живем, пока хлеб жуем.
Ну что, хозяин как?
Тише, вон он сидит. (Показывает на крыльцо.)
Так что же, пущай сидит. Мне чего?
Микита, а