– Вам говорили, что Вы на Санчо Панса похожи?
– И она туда же! Да что вам этот Панса дался! Вот с детства этого Сервантеса ненавижу!
– Ну, простите, – Аня еле сдержалась от смеха, – в душе Вы же Дон Кихот!
– Думаешь?
– Конечно! Такие картины может писать только человек с душой Дон Кихота. Дон Кихот-то Вам нравится?
– Нравится, – Петр задумался. – Знаешь, я никогда не смотрел на себя с этой точки зрения. Сервантес тебя не забудет! Ты нас с ним помирила, а этой вражде уже лет двадцать пять. Как звать?
– Анна, – ей хотелось добавить «королева Франции», но равновесие в настроении Петра было таким зыбким, что она удержалась.
Они шли по Арбату. Потом шли какими-то тропами по дворам.
– Пришли, могу чаем угостить, – Петр делал вид, что ему всё равно.
Аня поняла, что ему хочется поговорить. Он производил впечатление человека, который всё время оказывается в роли «младшего» или «ведомого». И в общении на равных у него всегда был дефицит. Так бывает, когда человеку с детства не дают самостоятельно найти свою точку опоры, и потом не дают, и позже опять не дают. А еще чуть-чуть времени спустя, говорят, что у него нет этой самой точки опоры. И окружают уже бессрочной опекой. И человек больше не стремится к каким-то исканиям, но томление на него иногда находит. Вот как сейчас.
В мастерской было тесно. Когда-то это была квартира. Однокомнатная квартира в центре. Наступил момент, когда пришлось выбирать: либо она будет жильем, либо – мастерской. На помойку были вынесены стены и вся мебель, кроме маленького стола и дивана. Жены дома не было. Когда она вернулась, то сказала, что это он не вещи, а ее саму вынес на помойку.
– Прощай, Петр, – сказала жена.
– Может, чаю выпьем? – спросил Петр жену.
Он и сейчас наливал чай. Только Ане.
– Так и сказал? – Аня понимала, что глупость сморозила, но сдержаться не могла.
– Ага, думал, выпьем чаю – помиримся.
– А она?
– Ушла. Не стала пить.
– Может, хоть кухню надо было оставить?
– Я большое полотно писал – нельзя было. Надо было все стены убрать. Сейчас уже отказался от больших форм. Сейчас бы не стал убирать, а тогда – никак нельзя было стены оставить! Ну должна же жена художника такие элементарные вещи понимать! Или я не прав?
– Прав.
– Вот видишь, ты – не жена художника, а понимаешь.
– Можно я буду приходить иногда, чаю попить и поговорить?
– Приходи, конечно. На Арбат заходи вечером – картины всё ловчее вдвоем нести. А хочешь, возьму тебя с собой по городу ходить? Картины искать?
– Конечно,