<Как это часто бывает, во время чтения молитвы Наташа слушала слова молитвы и вместе с тем думала.
Так же, как в вопросе о долгах отца ей пришло на купаньи простое, ясное средство исправить всё дело тем, чтобы жить умереннее, так теперь ей ясно представилось средство победить врага. – Как? – Соединиться любовью так, чтобы жезл нечестивых не вознесся на жребий освященных. Надо было просто сказать всем друг другу, что мы в опасности; давайте любить, помогать друг другу, отдадим свои деньги – ожерелье жемчужное. Пускай братья – Nicolas, Петя – пускай идет, он всё пристает выйти из университета, – и все пойдем на врага и сразу покорим его, это все-таки будет легче, чем биться, спорить, ссориться, как вчера Шиншин с папа, и все-таки пострадать.>
* № 170 (рук. № 89. T. III, ч. 1, гл. XXI).
Пете было решительно отказано. Он ушел один в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все делали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами. После чаю, как обыкновенно, когда Pierre оставался. вечер у Ростовых, он составил с Ири[ной] Яковлевной и доктором партию графини.
Pierre ездил к Ростовым для Наташи, но он очень редко бывал[310] с нею и говорил с нею отдельно. Ему нужно было только для того, чтобы ему было радостно и покойно, чувствовать ее присутствие, смотреть на нее, слушать ее. И она знала это и всегда бывала там, где он, когда он бывал у них. Ей самой было приятнее всего в его присутствии. Он только один[311] не тяжело, а напротив утешительно напоминал ей о том страшном времени. После игры Pierre остался у стола, рисуя на нем фигуры. Надо было уезжать. И, как всегда, именно когда надо было уезжать, Pierre чувствовал, как ему хорошо было в этом доме. Наташа и Соня подошли к нему и сели у стола.
– Что это вы рисуете?
Pierre не отвечал.
– Однако, —сказал он Наташе, – вы не на шутку заняты войной, – я этому рад.
Наташа покраснела. Она поняла, что Pierre рад ее увлечению потому, что увлечение это заслонит ее горе.
– Нет, – отвечая на ее мысль, сказал Pierre. – Я люблю наблюдать, как женщины обращаются с мужскими вопросами: у них всё выходит ясно и просто.
– Да и что же может быть неясного, – сказала Наташа оживленно. – Нынче, слушая молитву, мне так всё ясно стало. Надо только смириться, покориться друг другу и ничего не жалеть, и все будет хорошо.
– А вот вы жалеете ж Петю.
– Нет, не жалею. Я бы его ни за что не послала, но ни за что б не удерживала.
– Жалко, что я не Петя, а то меня вы посылаете, – сказал Pierre.
– Вас – разумеется. Да вы и пойдете.
– Ни за что, – отвечал Pierre и, увидав недоверчиво-добрую улыбку Наташи, продолжал. – Удивляюсь, за что вы обо мне такого хорошего мнения, – сказал он.[312] – По-вашему, я могу всё хорошее сделать и всё знаю.
– Да, да, всё. А теперь самое главное – защита отечества, – опять слово «отечество» задержало Наташу, и она поторопилась оправдаться в употреблении этого слова. – Право, я сама не знаю отчего, но я день и ночь думаю, что с нами будет, и я ни за что,