Пятница, 13 августа 1920 года
Утром – к моему портному. Костюм превосходен. Лучшего не сшили бы и за 18 гиней в Сэвил-Роу[43]. После раннего обеда ходили с мамой в театр: из последних рядов партера смотрели «Мошенничество»[44] в театре «Сент-Мартин». Места, впрочем, оказались очень хорошие. Впервые вижу такую жуткую пьесу и такую превосходную игру актеров. За ужином отец обронил остроумное замечание. Пока мы ели, наш щенок тоскливо выл в ванной, и отец сказал: «Он несчастлив и хочет нам об этом дать знать. Ну чем не писатель!»
Вторник, 24 августа 1920 года
После обеда мама, Марджори, Барбара и я отправились на фильм по «Крошке Доррит». Очень плохо. В кино Диккенс какой-то неузнаваемо нелепый. Откуда только берутся трясущиеся старики и неисправимые дурни? Да и сценарий тоже совершенно несообразен и безвкусен.
Понедельник, 6 сентября 1920 года
<…> Какая, в сущности, пустая вещь, этот дневник! Ведь я почти не записываю в нем что-то стоящее. Все по-настоящему важное лучше, думаю, хранить в памяти; дневник же в основном состоит из «Магазины – утром, кинематограф – днем». Надо постараться сделать его более…[45] Но это небезопасно.
Вторник, 19 октября —
понедельник, 25 октября 1920 года
Дел никаких. Во вторник вечером собиралось наше Общество чтения современных пьес. Читали «Кандиду»[46], время провели превосходно. Решил на каникулах начать писать свой первый роман. Общий план уже намечен: один брат изучает противоречивый характер другого. Мне и в голову не могло прийти, каких роман потребует трудов. Подсчитал, сколько времени уйдет на каждую главу.
Вторник, 26 октября —
понедельник, 1 ноября 1920 года
На дневник времени не остается. Все силы трачу на роман – продвигается, в общем, неплохо.
Пятница, 3 декабря – вторник, 21 декабря 1920 года
В понедельник 6 декабря отец написал мне, что мама попала в больницу и ей сделали операцию.
Домой приехал в прошлую пятницу. Наконец-то семья начинает проявлять интерес к моему роману. Алек относится к нему не без ревности, мама боится, что прославлюсь я слишком рано. Отцу нравится. Я же тем временем корплю над ним целыми днями, пытаюсь придать ему хоть какую-то форму. Пока же, по-моему, роман – не более чем набор довольно забавных разговоров. И все же мне кажется, он не плох, не сомневаюсь, что удастся его напечатать. Но сил, черт возьми, уходит масса. <…>
Понедельник, 24 января 1921 года
Избавиться от привычки вести дневник ничего не стоит[47]. В прошлом семестре, когда я сел за роман и дневником занимался мало, охота его вести пропала, на прошедших же каникулах решил его и вовсе забросить. Незаконченная тетрадь осталась лежать дома в бюро – записи вялые, необязательные. Но теперь, вновь окунувшись в затхлую атмосферу Лансинга со всеми его взлетами и падениями, стоит, пожалуй, вернуться