– Бабушка, а как расчёска попала к вашей сестре? И что мне за сон про мою сестру приснился?
Ответа она ждала долгих десять секунд. Старуха сделала ещё несколько странных движений руками, и только потом повернулась к Тине:
– Расчёска-то? Да ты сама ей и отдала. Ночью из постели выскользнула и ей вручила. Для Глафиры этакое пара пустяков. Сон рассказывай! – последние слова прозвучали, как приказ. Но возмущаться было некогда, и Тина торопливо пересказала свой странный сон про водяную Катю. Старуха выслушала, качая головой.
– Эт твой Хранитель заботится, – пробормотала она, глядя куда-то в сторону. – А мой от меня давно отвернулся.
– Почему, бабушка? – спросила Тина, не совсем понимая, о чём та говорит.
Как ни странно, старуха молчала, словно застыла. На её морщинистом лице отобразилась скорбь, в тусклых глазах заблестели слёзы. Смахнув их худой рукой, она заговорила. И говорила быстро, Тина едва успевала разобрать слова:
– Было нас в деревне две Глаши – красавицы. И никто не мог сказать, которая из нас лицом пригожее. Парни сватались, да батюшка у нас строгий был, ни за кого своих дочек не отдавал. А тут помер батюшка, а матушки с нами уж год, как не стало, и остались мы, сиротки, две Глаши, да братец наш, Пётр… ох, и любила я его! Чистый ангел мой Петенька, кудряшки золотые, глазки голубенькие!
Глафира тогда силу набирала и меня своей воле подчиняла. Не спрашивай, не знаю, кто ей силу тёмную передал, да только стала она меня в свои колдовские дела посвящать да рассказывать, как та сила действует. И вот однажды говорит мне:
– Петя скоро заболеет, надо нам его вылечить. Пойдём по росе траву целебную собирать.
Я испугалась – жуть как! Мы перед рассветом встали и пошли с ней в поле. Теперь-то я знаю, какие травы и корни собирала моя сестрица, а тогда мне невдомёк было. Глаше пятнадцать уже, а мне тринадцать, я девчонка совсем. Чего там сватались, я дитя дитём. И сколь ж я себя раз потом кляла!
Петенька наш и, правда, заболел к вечеру. Лежит, жаром пышет, стонет, маленький. Глафира и говорит:
– Дай-ка ему отвару травяного, потом корову подои. Молоко ему сейчас надо.
Я и отвара дала и корову подоила, а когда в избу вернулась, вижу – Петенька мой мёртвый лежит, белый, как снег, а Глаша у него из запястья кровь пьёт. И как сверкнула на меня глазами, я так крынку и выронила. Стою, пошевелиться не могу. Смотрю, как по лицу её Петечкина кровь течёт, весь подбородок измазала. А она как расхохочется:
– Что встала, тетёха? Не пропадать же крови невинной! Петька умер уже, а мне сила нужна. И тебе нужна. Хочешь? – и ручку его окровавленную протягивает.
Смотрю: у меня по полу молоко растекается, затем снова на Глафиру посмотрела и чувств лишилась. Страшнее в своей жизни я ничего не видела!
Старуха помолчала и с трудом продолжила:
– Вот с тех пор и ношу я траур по Петеньке. Больше ничего для него сделать не могу.
Если