– А баран тебе не в тягость? Думаешь, на него и псинку можно положиться?
– Уверен, – ответил Бенедикт. – Мы втроем уже попадали в передряги.
Негоже вести такие речи в судьбоносный момент, дразнить стихию заносчиво, она ведь и отомстить может. Хозяин, словно онемев, дал им уйти, и вот троица снова поплелась своей дорогой, оставив этого сомневающегося человека крайне недовольным – путниками, собой и вообще всем на небе и земле, он жевал табак и смотрел, как они удаляются. Люди такого рода были для него загадкой – положить остаток жизни на спасение чужих заблудших овец! У самого Бенедикта овец было не много, и ни одна не потерялась.
Бенедикт, в свою очередь, тоже не понимал осторожного бонда. Но, как бы там ни было, троица продолжала путь. День выдался замечательный, и никто не мог его испортить, такой исключительно торжественный день. Именно в этот день много лет и веков назад Иисус Христос въехал в Иерусалим. И если человек помнит об этом событии, то ему нетрудно почувствовать, что день сохраняет дух далеких времен. А Бенедикт живо представлял себе, как Сын Божий въезжает в великолепный, сверкающий на солнце город. Он видел его на картинке в Новом Завете, городские стены, роскошные здания и Иисус верхом на осле. Ветви, которые люди срезали с деревьев и бросали под ноги ослу, были похожи на морозные узоры на стекле, но Бенедикт знал, что они не белые, эти зеленые ветви хранили энергию солнца в своих гладких, блестящих листьях. И в этот самый миг зазвучали слова Писания, можно сказать, раздались с небес, словно их принесли волны эфира, и нужно было только прислушаться: «Се, Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на молодом осле, сыне подъяремной»[2].
Кроткий, разумеется, какой же еще. Бенедикт вник в детали. Разве Сын Божий может быть другим? Потому что ничто – ни живое, ни мертвое – не может быть слишком ничтожным для служения; никто не может быть столь убогим, чтобы не удостоиться служения… Или столь великим. Даже Сын Божий. И тут Бенедикту показалось, что ему знаком этот осленок, и он знает, что было на душе у него и у Сына Божьего в тот священный час. Он отчетливо увидел, как люди расстилают свои праздничные одежды на дороге, а иные спрашивают: «Кто это такой?» Да, именно так: «Кто это такой?!» Ибо не узнали они Бога Сына, хотя им предназначено было узнать Его. Его простое лицо светилось улыбкой, чуть тронутой тенью грусти, ибо люди не догадались, потому что глаза их, зеркало души, были затуманены пеленой. И когда Бенедикт вдруг отчетливо представил себе эту грустную улыбку, его бросило в жар: как же слепы были те, кто, стоя со Спасителем лицом к лицу, не узнал Его! Сам бы он узнал Его в мгновение ока, в этом Бенедикт