– С тобой все в порядке? – спрашивает какой-то парень.
Ты смотришь на него невидящими глазами, но он не более чем размытый кровавой водой силуэт. К черту! Попытайся подняться и выйти на улицу. Морозный воздух трезвит. Ты прикуриваешь. Одна попытка, вторая, третья… Теперь домой… Вот только бы вспомнить, где он…
Молоденькая официантка улыбается, пытаясь кокетничать. Она знает, кто ты, но ты не знаешь, кто она.
– Может, что-нибудь покрепче?
– Не хочу упасть к полуночи под стол.
И снова улыбка на лице, которого ты не помнишь. И не пытайся понять этого. Просто прими как должное. Ты уходишь добровольцем, а когда возвращаешься, тебе говорят, что мать умерла год назад. «А как же письма?» – спрашиваешь ты. Тетка опускает голову и говорит, что это она писала их тебе. Она… А ты даже ничего не заметил. Совсем ничего… «А ведь я любил ее. Всегда любил», – думаешь ты… И снова безглазая азиатка устремляет на тебя свой молчаливый взгляд…
– Почему ты живешь здесь? – спрашивает официантка. Она лежит рядом с тобой поверх одеял, и капельки пота все еще блестят на ее бледной коже.
– Ты знаешь, где лучше? – спрашиваешь ты, прикуривая сигарету.
– Ты мог бы поехать в Акрид, – говорит она.
– Ты была в Акриде?
– Нет, но ты был.
– Там нет гор.
– К черту горы.
– К черту Акрид!
Она засыпает. Ты встаешь с кровати и садишься за стол. Оставленная матерью шарманка люминесцирует, чувствуя близость хозяина. Ее невидимые щупальца проникают в твой мозг, роются в воспоминаниях. Принтер жужжит, неспешно печатая на белых страницах черные слова, предложения, абзацы… Может быть, на этот раз она расскажет о безглазой азиатке? Объяснит, почему эта девочка преследует тебя? Ведь война давно закончилась. Но что стало с этим миром? Два миллиарда уцелевших человек все еще продолжают ненавидеть друг друга. Молоденькая официантка в постели по изощренности даст фору опытной шлюхе. Синедрион узаконил подобные отношения с тринадцати лет, с шестнадцати количество партнеров уже не ограничено. Правительство тоннами синтезирует наркотики, наполняя аптеки средствами для снятия послевоенных синдромов. Никто не победил. Никто не проиграл. Никто ничего не вынес из минувшей войны. Лишь только безглазая девочка-азиатка, которая смотрит на тебя в молчаливом протесте. Смотрит и ничего не говорит. И официантка, имени которой ты не знаешь, да и она, наверное, не знает твоего имени. Все относительно. Даже шарманки, которые созданы творить.
Они влезают в голову, сжирают твои воспоминания, а потом создают нечто, похожее на шедевр. Книги, картины, музыку… Два миллиарда человек – и всего семь тысяч шарманок. А синедрион сообщает, что искусство впервые после