С трудом очнулся от звуков чужого голоса. Открыл глаза. Возле него сидел врач.
– У вашего отца грипп. Температура высокая, будете давать жаропонижающее, и вот рецепты ещё выпишу, надо что-то противовирусное. Пить больше жидкости.
Врач ушёл, и рядом остались Маня и Нюта. Его дочки. Вид у них был виноватый. Нюта помялась и сказала:
– Пап, прости меня… Ну, папочка, прости меня, пожалуйста! Ты же самый лучший отец на свете! Я тебя люблю очень! Я даже не знала, как я сильно тебя люблю! И как мы испугались с Маней! Мы пришли – а ты лежишь как мёртвый… Не пугай нас так больше, ладно?!
А Маня сказала:
– Всё, Нют, ему покой нужен. Пап, мы вот принесли всё, что нужно для праздника. Кулич купили. Смотри, какой красивый. Мы его в нашем храме «Нечаянная радость» освятили. И деньги мы не истратили. На билеты до Оптиной оставили. Мы же всегда в Оптину Пустынь ездим на Пасху. Мы же семья. Это ж наша семейная традиция. А традиции нужно поддерживать. Вот поправишься и поедем. На светлую седмицу. Да, пап?
Любовь к жизни (почти по Джеку Лондону)
«Дождись меня, пожалуйста! Не умирай! Тёплое весеннее солнышко так ласково пригревает, и скоро будут проталины. И зажурчат ручьи. И звонкая капель зазвенит весёлой песенкой. А если ты не умрёшь, мы с тобой дождёмся лета. И пойдём на травку. И она будет такая молоденькая, нежная, сладко пахнущая. И ты найдёшь свою особенную кошачью травку и будешь уминать витаминчики и жмуриться на солнышке.
А я сяду рядом с тобой и тоже пригреюсь и почувствую себя моложе. Как будто позади нет череды этих долгих лет, будто скинула я их, как тяжёлую сумку с плеч. Мы представим с тобой, что мы совсем юные. И нас никто не обижал. Мы не знаем, что такое предательство. И одиночество никогда не стояло угрюмо за нашими плечами. И по нашим щекам не текли слёзы потерь, безвозвратных потерь. Я что, плачу? Нет, это просто ветер. От него слезятся глаза. Главные слёзы – их не видно. Это когда плачет душа. Ты знаешь, что такое душа, Кот?»
Я еду в поезде и вспоминаю своё знакомство с одним оптинским котом. И надеюсь встретить его по возвращении. Вообще-то оптинские коты – образец неги и покоя. Их обычно никто не обижает, и они толстые, сытые и медлительные. Кот, с которым я познакомилась в прошлый приезд в Оптину, был исключением из правил.
У меня было послушание – помогать одной старушке, духовному чаду оптинского игумена Н., которая жила рядом со стенами Оптиной Пустыни. В её небольшой комнате – тепло и уютно. Вместе с этой бабушкой жила белоснежная кошка Мурашка. Мурашка, подвергнутая в юные годы стерилизации, никогда не имела котят, была очень спокойной, покладистой и аккуратной. Питалась она исключительно «Вискасом» и проводила дни в сонном безмолвии. Казалось, мало что волнует Мурашку, иногда она больше напоминала мне растение, а не кошку.
И вот как-то,