Зенитная цитадель. «Не тронь меня!». Владислав Шурыгин

самолета… Тогда, благодаря растянутости залпа, цель будет накрыта эллипсом рассеивания. Пикирование самолеты противника могут начинать с 2–5 тысяч метров и заканчивать на высоте 600—1000 метров. Наводчикам и командирам орудий в первую очередь надо выработать точный глазомер и быструю реакцию на обстановку и на команды. Помните, товарищи, что наши первые залпы могут стать самыми результативными, так как они неожиданны для противника и он еще не начал против них свой маневр. Допустим, вражеский самолет заходит со стороны солнца вот с этого курса… Какой у нас здесь курс, краснофлотец Сиволап?

      – Здесь? – С палубы встает худощавый, похожий на подростка краснофлотец. Несколько растерянно смотрит в сторону вытянутой руки Мошенского.

      – Да, здесь, товарищ Сиволап.

      – Примерно… Сейчас скажу… – подсчитывал в уме матрос.

      Мошенский прервал его:

      – Пока вы считали, самолет противника переместился и находится уже здесь. Прошу быстро отсчет!

      Сиволап покраснел и окончательно растерялся. Кто-то из сидящих с ним рядом моряков засмеялся.

      – Ничего смешного! – резко прервал смех Мошенский. – Рютин, помогайте! Сидя, сидя отвечайте! Не тратьте времени на вставание, а коль встаете – тотчас же отвечайте. Итак, сколько?

      Лейтенант Хигер в нетерпении вытянул и без того тонкую шею из стоячего воротника кителя, но Рютин молчал. Даже не пытался подсчитывать, поглядывал на товарищей, ожидая подсказки…

      – Сто двадцать градусов! – ответил за Рютина Сиволап. – А до этого сто десять…

      – Правильно, товарищ Сиволап. Только отвечать надо сразу. Оба садитесь. Будьте внимательнее, товарищи. Буду спрашивать любого, и неожиданно. Итак, продолжаем. Самолет противника идет курсом сто двадцать градусов на высоте 4000 метров.

      Рука Мошенского с зажатым в ней карандашом снова скользила по схеме. Моряки внимательно слушали его, только один склонил голову и что-то писал. Мошенский был увлечен и не замечал этого, но Хигер впился взглядом в моряка. «Рютин… Чего он там все пишет? Не может же он сейчас записывать то, о чем говорит командир. Обычная задачка на соображение, так сказать, на живость ума. А Рютин все пишет. Жаль, нельзя подойти посмотреть. Плотненько возле него сидят зенитчики…»

      Едва закончилось занятие и моряки стали расходиться, лейтенант ринулся к Рютину. Тот засовывал за угол форменки авторучку. Получался своего рода флотский шик: медная стрелка, держатель колпачка авторучки, красиво поблескивала на темном фоне форменки.

      – Товарищ Рютин! – обратился к нему лейтенант. – Отойдемте в сторонку… Так… Ответьте, что это вы все время писали? Даже тогда, когда командир давал задачи на сообразительность и быстроту?