По-моему, этот пушистый ученый муж своих жен «проголодался» всегда. А «сделать привал» – так и вовсе любимый маневр хвостатого полковника. Но стражники ни о чем подобном, само собой, не подозревали. Впрочем, и я тоже, поскольку на тот момент очередь удивляться до меня еще не дошла.
Я искал следы проклятого волка-оборотня, который, не иначе, взял манеру издеваться надо мной, раз за разом исчезая из-под самого носа! На счастье этой троицы, я как раз обшаривал лог поблизости от переправы – чрезвычайно удобное место для тайного убежища. Но, увы, кроме покинутой лежки неведомых контрабандистов никаких следов, ни человеческих, ни волчьих. Однако я не о том.
Так вот, выбираюсь я из этого лога и слышу со стороны дороги бряцание доспехов и крики: женский, срывающийся на визг, затем мужской. Ну, думаю, стража нынче с уловом, небось какого-то недотепу купца с купчихой прихватили – ишь, как голосят! Совсем уж было собрался ехать своей дорогой, и вдруг слышу так пронзительно: «Да как вы смеете?! Подите от меня прочь! Я наследная принцесса Гуралии!»
У меня аж глаза на лоб вылезли. Шутка ли: Гуралия – страна далекая, в наших землях о ней, поди, никто слыхом не слыхивал. Ну, кроме самого графа, понятное дело, и нескольких слуг, вроде меня, сызмальства выросшего близ его сиятельства. Мы-то да, мы-то конечно! Нам ли не знать? Из Гуралии родом кормилица нашего господина. Ее тартарейцы из дому похитили, да в Керамии на невольничьем рынке продали. Так она потом в Геную на корабле и попала. Там-то ее старый граф, стало быть, присмотрел.
Что сталось с ее собственными детьми, она говорить не любила. Но монсеньор Констан, взращенный на ее молоке, рос крепким и сильным. Его младший брат Ожье тоже. Правда, в прошлом году тоже на охоте погиб, а до того куда как хорош был, а силен – подковы гнул, первейший рыцарь Савойи! Но проклятому волку, кажется, все нипочем – убил в единый миг и исчез. До сей поры это горе из сердца моего нейдет, как вспомню – вмиг слезы на глазах. Мы с ним были сверстниками, росли вместе и жили душа в душу. Некоторые даже шептались, что графская кормилица – моя родная мать. Кто знает? Лично мне о родителях ничего не ведомо.
Подкинули меня совсем крошкой к воротам монастыря. Там и рос первые годы, покуда старый граф меня за бойкость не приметил и к себе не забрал. А чего не забрать? Я уже тогда в окрестных лесах каждую тропку знал и каждого зверя чуял за милю. А на мессах от меня все равно толку чуть. Я как ноту верхнюю заведу, так остановиться не могу. Фра Анжело настрого приказал не голосить, как грешник в аду, а пристойно шевелить губами. Графская нянюшка меня и впрямь привечала, так что порою, когда, забравшись в чащу, приходила мне блажь помечтать о доме, то невольно представлялись гуральские, не заснеженные, как эти, а почти до вершин поросшие лесами горы, о которых рассказывала моя благодетельница и которых мне, конечно, отродясь видеть не доводилось.
И вот сейчас этот надсадный крик дернул мое сердце, точно сработавший натяжной силок, подвешивающий зайца за ногу. Я