Туманность карапетов. Михаил Стрельцов

блин, в фартучках девчули все почти, словно вдруг откуда ни возьмись – власть советска появись. И внезапно навстреч по виадуку две крали нарисовались в кожанках, да так клёво прикинуты – вот бы ещё чёлочки с мылом напушить, точненько как в моей юности ходили. Старшеклассницы! Миленькие, юные, без оспинки на щёчках. Мимо проходя, одна другой говорит:

      – А первоклашки уже догадались, что им на одиннадцать лет пи…? – и хихикнули.

      Я в уме тоже. Оно так. «Верно подмечено», – подумал Штирлиц. Однакось в моё время при старших школьники стеснялись матюгаться. Любой из взрослых мог за это ухо накрутить. А сейчас ринешься – садистом-педофилом обзовут, да в кутузку можно загреметь. А туды ли котимся?

      Молин

      Молина все побаивались. Он был военруком 4-й школы, соперничающей с нашей. И отчего-то уважаем всеми школьными военруками: на военных сборах всегда был главным.

      Не то чтобы был строг, но на язык остёр, так мог снисходительно припечатать, что не знаешь, что делать: краснеть или бледнеть. Так что на глаза ему лишний раз старались не попадаться и в разговор с ним не вступать. Если с нашим военруком ещё можно было препираться, посмеиваясь на его речью с этими вечными «средствá», то Молин за словом в карман не лез.

      А военные сборы у старшеклассников тогда проходили не то, что нынче – в домашнем режиме. А с двухнедельным выездом за город, в казарму. С пробежками по три км по утрам, с рытьём окопов, марш-бросками по болоту – по пояс. Словом, что Молину приспичит, то и делали.

      С полгода после сборов прошло. Соседка моя по лестничной площадке в 4-й школе училась. И как-то попросила пластинок для какого-то мероприятия – я собирал же, до сих пор с собой вожу ту коллекцию древности, ныне вдохновенно называемую – винил… И вот: не отдаёт долго. Спрашиваю, когда отдашь? Плечами жмёт. Говорит, после мероприятия их Молин взял послушать, а она к нему походить боится.