которые он мне дал, я пью, но они не помогают. До войны в Ленинграде у меня была подруга, которую я очень любил. После войны мы хотели пожениться. Она писала мне такие письма! В них было столько чувств, любви и тепла, что нестерпимые боли проходили, как по волшебству. Она училась в консерватории, жила недалеко от Невского проспекта. Ее отец – конструктор подводных лодок. Его даже не забрали в армию. Когда я попал в госпиталь, я решил написать ей письмо и все объяснить, что со мной случилось. Ответное письмо шло долго, больше двух месяцев. Она писала, что любит меня, и я ей нужен любым, лишь бы был живым, что она вылечит меня своей любовью. У меня выросли крылья. Я быстро шел на поправку. После демобилизации я сразу поехал в Ленинград, разыскал ее. Квартира моих родителей, к счастью, уцелела от бомбежек, даже сохранились обстановка и вещи. Пробыли вместе мы трое суток. В первую же ночь стало ясно, что все ее попытки расшевелить… моего «приятеля» оказались безрезультатными. На третий день она сказала мне, что ей нужно возвращаться домой, ее родители не хотят, чтобы мы встречались. Она полностью зависит от них и не может ослушаться. Она еще продолжала говорить, что любит меня, что будет помогать мне, но в ее глазах я уже прочитал приговор. Через месяц она перестала подходить к телефону. А последний раз ее отец поднял трубку и сказал, что если я не отстану, он сдаст меня милиции. Было так тошно, что хотелось утопиться. В конце концов, она права. Какая от меня польза молодой женщине? Ни детей, ни работы, ни постельных утех… Через пару лет я узнал, что она вышла замуж за известного скрипача и родила ему двойню. Все эти годы в башке стучала одна и та же мысль: зачем жить? Ради чего? Просто так коптить небо и ждать старости не по мне. Многомесячные и неоднократные курсы лечения в госпиталях существенных результатов не дали. Ты даже не представляешь, как это тяжело – хотеть женщину и не мочь!
Ярослав замолчал, закрыл глаза и как будто опять провалился в забытье. Галя все это время сидела молча. Она нежно гладила его по ежику волос, по лицу, по груди, закрытой байковым одеялом. Ходики с кукушкой, висевшие на противоположной стене, показывали одиннадцатый час. Надо было возвращаться домой. Галя осторожно встала, выключила настольную лампу и прикрыла за собой дверь. Теперь ей было ясно, что нужно делать. Она вспомнила, что в школе классом старше учился Сюй, сын политэммигранта из Китая, который лечил больных иглоукалыванием. Сюй, в отличие от своего отца, бегло говорил по-русски, показывал разные фокусы, умел дружить, хорошо дрался ногами и защищал слабых. Вокруг него всегда крутилась малышня, которую он обучал приемам кунг-фу и всяким смешным фокусам. Все звали Сюя Сашей, и он привык к своему новому имени.
Саша, на лице которого всегда блуждала улыбка дружелюбия, внимательно выслушал сбивчивый рассказ Гали о Ярославе и пообещал поговорить с отцом. Чан-Ху – сорокапятилетний китаец, среднего роста, сухонький, рано поседевший. Он жил в Москве уже третий год и учился в Школе Коминтерна, куда был направлен из Пекина самим Мао-Дзе-Дуном. Чан-Ху был потомственным врачом. Искусством исцеления владели его отец и девяностолетний дед. Дед был знаменит
