– Лермонтов?
– Это как Пушкин, его тоже убили.
– Может, его к врачу? – Александра кивнула на Пятахина, который так и стоял с высунутым языком, раскачиваясь на ухабах, но рта не затворяя.
– Его к ветеринару хорошо бы, – сказал я. – А к врачу его уже возили неоднократно, ничего не помогло, такой уж уродился.
Александра поглядела на Пятахина уже с опаской.
– Да ты не переживай, ему язык совсем не нужен, – сказал я. – То есть если он станет чуть короче, то для Пятахина это только благо, некоторым людям язык только во вред.
Пятахин застонал.
– Ничего, – сказал я. – Грязью замажет, и все.
Александра округлила глаза.
– Это традиция, – пояснил я. – Иван Сусанин-стайл. Ты знаешь, кто такой Иван Сусанин?
– Нет…
– О, значит, ты ничего не знаешь о загадочной русской душе. Вот про Гагарина, наверное, слышала?
– Конечно.
– Сусанин – это Гагарин наоборот. Кстати, тут недалеко все это происходило, буквально вот-вот…
Я указал пальцем в окно, на пробегающие поля.
– Кстати, может, к Сусанину и заедем. Сейчас спрошу.
Я поднялся и снова призвал Лауру Петровну:
– Лаура Петровна, а правда, что мы на могилу Ивана Сусанина заедем? В программе, кстати, предусмотрено. Вот немецкие граждане очень интересуются могилой Сусанина.
– Значит, мы будем там в соответствии с расписанием, – ответила Лаура Петровна не оглядываясь. – А вообще, Виктор, подойди, пожалуйста, ко мне. На пару слов.
И так пальцами прищелкнула.
– Яволь, кнедиге фройляйн! – я щелкнул каблуками и направился к начальнице.
Толкнул Пятахина, ну, чтобы не торчал возле немцев со своим кровавым языком, могут неправильно понять.
А вообще, конечно, путь открыт, и пятки горят, и вообще. И надо какую-нибудь запись, что ли, сделать. Возвышенным языком Ломоносова.
Отверзся путь, как чистый лист, и я в пути. Я оптимист.
Тег «Оптимизм».
Глава 7
ЗРД и другие сумрачные гении
«Именно здесь, в Щелыково, в дремучих лесах северного края, сумрачный гений Островского произвел…»
Я узнал много нового про Островского.
Александра прослезилась от пересказа скорбной баллады про Снегурочку, Леля и Мизгиря.
Болен долго изучал пруд под горкой, наверное, думал, можно ли нырнуть.
Дубина запрыгнул на памятник Островского и самонадеянно сфотографировался на коленях у классика. Лаурыч тоже хотел залезть, но мама не допустила.
Жмуркин оставил длинную запись в журнале посещений.
Иустинья Жохова идти не хотела, а когда Жмуркин все-таки ее уговорил прошвырнуться по тенистым аллеям, была атакована клещом. Клещ не успел впиться в юное тело наследницы пресвитера Жохова, Жмуркин, как настоящий рыцарь, сшиб носителя энцефалита бесстрашным щелчком.
Лаура Петровна отметила, что жил великий