– Ты, Фишберг, не заигрывай, мне уже никто не нужен. Ты видишь, что Инесса страдает, я уже не знаю, куда ее девать.
– Правда, что ли? Хи… хи, дождалась. Володенька, да мы с тобой, ты еще совсем не старый, это я выгляжу старше своих лет. Жаль, что базедова болезнь меня так изуродовала. И… и если ты не хочешь клубнички, то и я не хочу, ты мне как мужчина, по барабану, все равно что столб в центре улице: увижу – обойду. Не переживай, в штаны лезть не буду. А чтоб в семью вернулся хочу, мы же в церкви венчались, перед Богом…
– А ты Маркса читай. И мои произведения и тогда поймешь: Бога нет, это я, Ленин – бог. Поняла? Иди читай Маркса – Мордыхая.
– Надоел мне твой Мордыхай, хуже горькой редьки.
– Читай, читай, пока не понравится. Вот когда понравится, приходи, поговорим.
– Вспомним молодость, так?
– Приблизительно. А пока уходи, ко мне должен прийти Дзержинский.
– Вот слышу стук сапог, бегу, Володя, бегу, пока, родной.
По свидетельству Кацнельсона-Свердлова Москва произвела на ленинских непрошеных гостей тягостное впечатление и, должно быть, на самого вождя тоже. После столицы России Петрограда, Москва показалась незваным благодетелям глухой провинцией с плохо мощеными кривыми и узкими улицами, с облезлыми фасадами обшарпанных домов, выбоинами на стенах от пуль во время переворота и черными пятнами от поджогов. Самые высокие здания в пять этажей соседствовали с одноэтажными, убогими, деревянными строениями с покосившимися крышами, готовыми провалиться от небольшого снега, смоченного дождем во время оттепели.
У самого подъезда гостиницы «Националь», где поселился великий и мудрый Ильич вместе с семьей в разных комнатах и многочисленными родственниками, переехавшими из Сибири, торчала какая-то буржуазная часовня, увенчанная большим деревянным крестом. Ленин враждебно посмотрел на часовню и приказал Бонч-Бруевичу убрать этот крест, к обеду и саму часовню, но Бонч-Брунч только развел руками, у него обострился жуткий простатит и он все время бегал за угол. Как всякий человек, Бонч—Брунч ждал благодарности за организацию переезда, а тут новые невыполнимые требования. Он вроде бы кивнул головой в знак согласия, но так и ушел, ни с чем.
А изможденный переездом вождь не мог заснуть: ему все мерещился этот крест, как недоброе знамение. В закрытых