В середине комнаты был большой раздвижной обеденный стол. Так мы с Валеркой и уроки делали на нем, и в настольный теннис играли. Ели обычно на кухне, на стол в комнате накрывали только при гостях. Кухня просторная была, всем места хватало. Жили все соседи дружно, никаких склок и свар не припомню. Родители с утра на завод свой уходили и спокойно нас оставляли. Ну, натворить что-нибудь мы, сами понимаете, могли – дети же. Мама когда лично меня начинала ругать – это было зрелище. Надо было видеть и слышать. Я, чуть что, в туалете пряталась, забегу и запрусь там. Слышу, тирада на испанском потише становится, чувствую, она снизила свой накал, и начинаю просить о пощаде: «Мамуль, честно? Только честно – не тронешь?!» А Валерка-то, если под горячую мамину руку попадался, бегал вокруг обеденного стола, как на карусели круги накручивая, – поди поймай его!..
Мама, если что не по ней, тапочку снимала и готова была ей отшлепать. Так в Испании принято: не ремнем, а именно комнатной тапкой. А вот отец никогда, ни разочка, нас не наказывал. Грубого словечка в наш адрес не припомню.
После школы мы, наскоро чего-нибудь перехватив на кухне, бежали во двор, чтобы успеть порезвиться. А родители с завода приходили, и мама звала нас строго: «Домой! Чтоб я не повторяла и не ждала вас».
А если серьезно – хорошими мы были детьми. Только мелкие шалости. Ну как же без них?
Тринадцатилетний Валера Харламов, которому о спорте даже мечтать нельзя…
Первомайская демонстрация была праздником для Валеры и Тани
Среди заводчан. Таня Харламова – крайняя справа, мама – третья справа
В колонне идут супруги Харламовы
По улице Горького стройными колоннами
Шестилетний Валера с мамой на Соломенной сторожке
Мама за что могла осерчать на меня: только-только пальто мне новое купили, а я к забору прислонилась, и оно все в полосочку стало. Или в новехонькой юбке повисла на заборе и порвала ее. Я озорной была. Но Валерка фору мне мог дать. Живой, шебутной был. Ни секунды на месте не сидел. Мой главный заступник. Никто меня не трогал и не обижал, пальцем боялись дотронуться – все вокруг знали, что я его сестра.
Отец. Наш дом на Ленинградском проспекте находился напротив инвалидного завода. То есть протезного завода, так правильно называлось. Такая и остановка была троллейбуса и трамвая – посерединке между метро «Сокол» и «Аэропорт», хотя к «Аэропорту» поближе она была конечно же. Дом большущий, восемь, кажись, этажей; стоял углом, и одна сторона выходила в переулочек, а на той стороне – автодорожный институт.
Хоромы эти мы получили не от оборонного завода, где с женой работали, а по линии Красного Креста. Многим испанцам давали жилье, дали и нашей Бегоне. Расселяли общежитие, и нашу семью включили в списки. Было в коммунальной квартире пять комнат на пять семей – двадцать пять человек выходило.
Две семьи испанских и три русских. Жили, доложу