– Но с другой стороны – образование, – размышлял комбат.
– С другой – это точно, – хмуро отметил ротный. – А с третьей стороны у него – Святкин.
Ефрейтор Святкин стоял перед строем взвода, понурив голову, а младший лейтенант Суслин говорил речь, горя незаслуженной обидой:
– Я не стану вас наказывать, ефрейтор Святкин. Надеюсь на вашу солдатскую совесть. Только дайте слово мне, вашему командиру, и своим боевым товарищам, что впредь вы никогда не сорвете тактических занятий нашего взвода.
– Я не бу, – растроганно сказал Святкин.
– Что «не бу»? – опешил Игорь. – Что значит «не бу»? Ду! Где ду?
– Я не ду, – всхлипнув, сказал ефрейтор. – Потому я и не бу…
Четыре десятка глоток заржали, словно табун. Гоготали, задыхались, кашляли…
– Командуйте им, чтоб в казарму шли, – посоветовал Гарбузенко. – Намерзлись хлопцы. И жрать им давно пора.
– Командуйте сами, – Суслин вяло махнул рукой и пошел совсем не в ту сторону…
Константин лежал на второй полке купейного вагона, вслушиваясь в стук колес и звуки ночной поездной жизни. Ему не спалось. Состав замедлял ход. Зашипели тормоза, поезд остановился. Громыхнула входная дверь, и в коридоре послышался недовольный голос проводницы:
– Куда я вас дену? Куда? Сказано, мест нет, так все равно лезут и лезут!
– Не волнуйтесь, пожалуйста, – мягко сказал женский голос. – Мне недалеко, я здесь постою, в коридоре. Я не могу не ехать, просто не могу. Я же объясняла вам…
– Объясняла, объясняла, – почему-то очень обиженно проворчала проводница и, видимо, прошла в свое купе, потому что хлопнула дверь.
Поезд тронулся с места. Опять застучали колеса…
Длинный дощатый стол казармы был завален паклей, тряпками, шомполами, манерками с маслом и щелочью. Взвод занимался чисткой оружия.
Суслин ходил за спинами солдат, не вмешиваясь в их ленивый разговор.
– Нетерпеливый ты, Абрек, – ворчал Мятников. – Не дери паклей ствол, не дери. Гладь – пулемет ласку любит. Ты что, девок никогда не гладил, что ли?
– Зачем так о женщинах говоришь? – сердился Кодеридзе. – У меня жена есть, мне обидно, понимаешь.
– Жена? – недоверчиво протянул Мятников. – Ну, ты даешь, Абрек! И ребенка успел сделать?
– Зачем опять обидно говоришь? Спроси: дети есть? Отвечу: есть. Сын есть, понимаешь?
– Сын?.. – поразился сержант. – Ну, извини, не знал. Извини, друг. Сын… Сын – это, брат, здорово! Ты молодец, что сына заимел. По себе знаю. У меня, брат, двое.
– А у меня – девочка, – ласково улыбнулся Хабанеев. – Я ей самое красивое имя нашел. Такое…
– Ты бы лучше пружину нашел, Хабанера, – прервал его Сайко. – Баланду травить вы все мастера, а я вот интересуюсь, где наша пружиночка?
– Должно, уронили, товарищ младший сержант.
– Уронил, так ищи, салага! А то девочка твоя в первом же бою сироткой останется.
Хабанеев покорно полез под стол, где и принялся искать злополучную пружину, недовольно ворча под нос:
– Ходят