Что высмеивание военной формы совершалось не по сознательному к ней предубеждению, а в угоду демократической указке, страха ради иудейского, мы легко увидим, оглянувшись на прошлое, когда во время войны зашевелились и стали выползать предательские силы и начали организовываться вредные и преступные учреждения, – появился и земгор. Вы, конечно, слышали о знаменитых земгусарах, этих легальных дезертирах, которые сотнями тысяч хлынули в земгор. Все трусы и шкурники, не желавшие служить в войсках, все – кто удобства личной жизни и партийные цели ставил превыше порядочности, чести, благородства и Отечества, в ком не было ни любви, ни совести, ни долга, ни самолюбия, а одна звериная трусость, жадность, зависть и глупость, – все пошли в земгусары, и первое, что они сделали – одели военную форму. Защитные погоны с непонятной на них географией, огромные защитные кобуры, сумки для карт, противогазовые очки на фуражки, шашки, замотанные в защитное сукно, чтобы не увидел противник, это-то в сотнях и в тысячах верст от фронта. И на всех шпоры, шпоры и шпоры. Звон стоял на Руси, а пришпоривали они, – вы думаете, коней, к которым питали почтительный страх, – о нет, русского «интеллигента» и чернь, чтобы поднять их на бунт и русскую доверчивую казну. В таком храбро воинственном виде вся эта рать заполняла театры, концерты, рестораны и неустанно день и ночь гранила тротуары, бряцая оружием. Помню, когда в 1914 году, раненным, я прибыл в Киев и увидел всю эту земгусарскую рать дезертиров, то был возмущен до глубины души, и вспомнил я тогда наши кровавые поля чести в Галиции, где у нас во многих ротах не осталось ни одного офицера и роты сильно поредели. Вспомнил я и то, что никто из господ офицеров не одел защитных погон и не заматывал шашек в защитное сукно. Там, где гибли братья, где смерть равняла всех, где решались вопросы бытия Отечества – не было места чувству самосохранения, а был долг и сознание офицерской чести. Русский офицер еще твердо стоял на своем историческом пути.
В злостной клевете на офицеров, знать и передовую «интеллигенцию» поддерживали и русские писатели типа клеветника Бальмонта и знаменитый Лев Толстой, приложивший свою графскую руку к разрушению и предательству Отечества. «Пусть намыленная веревка охватит мое старое горло…» – писал по поводу повешенных негодяев безумный старик в своем знаменитом «не могу молчать», отлично сознавая, что Государь, по своему высокому благородству, из уважения к его прошлому таланту, оставит его ненаказанным.
Травля, клевета и лживая «пропаганда» делали свое гнусное дело, и некоторые малодушные сходили с исторического пути и старались приобщиться к передовой знати и «интеллигенции».
Правда, их было мало, очень мало, – совсем мало среди широкой офицерской массы. Это были офицеры третьего сорта, – как образно говорил один старый командир полка, – что есть господа офицеры, просто офицеры и офицеры просто сволочь. Первые – это были те, которые в тяжелые минуты