Между тем зал, в который она попала, оказался таким огромным, что у Моры закружилась голова. Она едва дышала, разглядывая высокие остроконечные арки окон, воздушные колонны, увитые ползучей зеленью, зеркальные плиты пола и гладкие узорчатые панели на стенах.
Прямо перед ней, словно приготовившись к представлению, сидели за длинным столом четверо: темноволосая дама в меховой накидке, господин в белой рясе, мужчина в темно-синем костюме и старик. Последний из сдержанного общества выбивался почти бунтарским видом: его седая борода была заплетена в мелкие косички, а кожу – и на руках, и на лбу, и на щеках – покрывали бесчисленные татуировки. Выражение лица у него было блаженное, будто он едва ли понимал, где находится: когда Мора вошла, он отрешенно чертил пальцем какие-то узоры на столе и на гостью даже не взглянул.
За спинами этих людей стояли, будто караулом, гвардейцы, а чуть поодаль – пожилая дама в желтом, как и у первой провожатой, платье. Все такие сосредоточенные и важные, что Море показалось: еще немного, и она просто лопнет от страха.
Пожилая дама в желтом нахмурилась и повторила:
– Два-семнадцать-шесть-один? Подтвердите свою личность, пожалуйста.
Лицо у женщины было гладкое и свежее, зато волосы белее белого, как будто их хозяйка была глубокой старухой. Мора спохватилась и вытащила арканитовую пластинку. Поколебалась, не зная, куда ее опустить, а потом заметила прямо перед собой столбик с прорезью в плоской верхушке.
Когда карта утонула в прорези, в воздух вылетела уже знакомая голограмма. На свое изображение Мора не смотрела, но видела, как мелькают в повороте носки ее старых коричневых туфелек, в которых она снималась для файла.
– Подтверждено, – кивнула дама в желтом.
Голограмма растворилась, и карта выскользнула обратно.
– В твоем файле отмечено, что ты уже родилась с таким шрамом. Это правда? – спросил мужчина в темно-синем.
Мора осторожно кивнула. К ней тем временем подошел человек в длинном облачении – он явно служил в храме, но таких белых одежд Мора еще никогда не видела. Наверное, он занимает очень высокий пост… От храмовника разило затхлым, спертым духом, как будто его рясу хранили в запертом сундуке не меньше сотни оборотов, а глаза казались едкими, словно вместо радужки налили кислоты.
– Работа, безусловно, грубая, – процедил он наконец. – Такое могли сделать только в подпольной клинике на Третьем кольце. Ты, девочка, знаешь, чем карается покупка нелегальной операции?
На это Мора с ответом не нашлась. Неужели он думает, что на такую переделку кто-то решится в здравом уме?
Священник поднес палец к ее изуродованной щеке, но кожи не коснулся. Смотрел он на нее с неприязнью, и Море вдруг нестерпимо захотелось плюнуть ему в лицо. От этой мысли она покраснела: и откуда вдруг такие порывы?
– Посмотрите и вы, Маккус, – предложил храмовник.
Мужчина