Джон и Стефани, юристы «Лигал эйд», разъяснили мне суть Закона о нетрудоспособных гражданах Америки. От них я узнала об отпуске по состоянию здоровья.
Джон просмотрел все мои документы, ту самую груду бумаг из отдела кадров, на которую мы, сунув их в ящик стола в кабинете, не обращаем потом никакого внимания, и кое-что нашел: оказывается, у меня был полис страхования жизни от «Пост». На довольно крупную сумму. В случае смертельной болезни – как раз в моем, увы, случае – я имела право забрать семьдесят процентов всей страховой суммы досрочно. И не просто досрочно, а немедленно. Юкон, я иду к тебе!
Процедура заняла почти три месяца – все лето, пока я смотрела запуск «Шаттла» с Уэсли, примирялась со своим будущим и планировала нашу поездку в зоопарк. И все это время я ничего не говорила моим коллегам. Просто продолжала тихонько работать.
Вообще-то, я работала даже больше, чем обычно, ведь в мои намерения входило выполнять те же обязанности, что и раньше.
Какое-то время я справлялась. Причем так хорошо и с такой радостью, что даже задумалась: а может, мне не бросать?
А потом я упала с лестницы.
Я гнала себя вперед, отказываясь мириться со своей слабостью. Но я перестаралась, и на крыльце прокуратуры у меня подвернулась нога.
Я грохнулась. Мне не хватило силы рук, чтобы задержать падение, и я пролетела всю лестницу до самого низа.
Когда мне помогли подняться, по моей левой ноге текла струйка крови.
– Вам надо к врачу, – сказал кто-то.
– Нет, – ответила я. – Мне нужно на интервью, я опаздываю.
Интервью было с главным прокурором. Он не был моим почитателем. Когда я вошла в его кабинет, он встретил меня обычным холодным взглядом. Таким, который словно говорит: «Я поговорю с тобой, куда деваться, но без удовольствия».
Тут он увидел мою ногу:
– Вы что, поранились? У вас кровь. Давайте перенесем интервью на попозже.
И тут я поняла: у меня не будет никакого попозже. Никогда я не буду сильнее, чем сейчас.
– Нет, – ответила я. – Давайте не будем откладывать.
Вскоре после этого позвонил мой редактор.
– Что с тобой, черт возьми, происходит? – спросила она.
– Позвони моему адвокату, – сказала я.
Я не хотела быть грубой. Слова, которые вертелись у меня на языке, – «У меня БАС», – оказалось, невозможно выговорить. По крайней мере, без слез, а плакать я не собиралась.
Пару дней спустя мы вышли покурить с судьей Барри Коэном, человеком, о котором я писала множество раз за годы работы. Мы не однажды обедали вместе в кафетерии суда, в компании других судей и адвокатов, всегда вызывавших мое восхищение.
Не знаю, почему я это сказала. Как-то само вырвалось. Я вдруг взяла и выпалила:
– Думаю, я уже не вернусь.
И сразу пошла прочь, так быстро, как только могла, чтобы сохранить остатки гордости.
В тот раз я плакала.