— Понимаю, — взволнованно ответил Индрек, он почему-то чувствовал себя невероятно счастливым.
— Вы должны отвечать: «Понимаю, господин Маурус», — назидательно заметил директор. — Молодой человек должен быть вежливым, почтительным. Поэтому всегда говорите: «Неrr директор, Неrr Маурус, Неrr Lehrer!»10 Но погодите, погодите! Где мы вас положим? Где найдем для вас место? Да, надо быть вежливым, почтительным. Латынь и вежливость — вот что царит в доме господина Мауруса. Латынь! Римлянин любил простор, он любил безграничный простор. Господин Маурус хоть и учит латыни, но места у него не так много, как было у римлянина.
— Неrr Оллино, Неrr Оллино! Где нам найти место для этого римлянина, где ему поставить свой сундучок?
На голос директора отворилась одна из дверей большой комнаты, ранее запертая, и показался коренастый мужчина среднего роста, с круглой головой и совершенно белыми волосами. Даже его большие, навыкате глаза были почти белыми и, пожалуй, напоминали бы глаза лошади, не будь их выражение каким-то удивительно равнодушным, вернее — застывшим, ледяным.
— Наверху есть место, — сказал господин Оллино, однако взгляд его не выразил ничего.
— Позовите Юрку! — обратился директор к латышу.
Когда явился Юрка, ему приказали взвалить на спину сундучок Индрека, и началось восхождение наверх.
— Куда еще, как не в «Сибирь», — бормотал Юрка, поднимаясь с сундучком по лестнице, — ведь все места получше заняты. Лучшие места достаются тем, кто лучше платит. А в «Сибири» всегда найдется местечко, ее никогда не заполнишь. Налязгаетесь зубами, — кряхтя приговаривал Юрка, взбираясь по последнему пролету крутой лестницы, меж тем как Индрек слегка подпирал его сзади. Наконец они выбрались через люк на обшитый досками чердак, где было не теплее, чем на улице.
— Вам приходилось спать в деревне на сеновале? — спросил Индрека господин Оллино, поднявшийся вслед за ними в «Сибирь». Индрек ответил утвердительно, и Оллино заметил равнодушно: — Ну вот видите, точно домой попали. Чистый, свежий воздух и тишина — ни шума, ни гама, ведь здесь никто не проходит, выше просто некуда.
— Только трубочист выше забирается, — вставил Юрка.
— Так ведь трубочист на трубе не спит, — ответил Оллино и продолжал: — Зимой, может, и холодновато, зато утром легче вставать и голова ясная, сразу можно за работу приниматься. Я в свое время спал в деревне на дворе, в картофельной куче, зарывшись в солому, и ничего, только бедро иногда ноет.