Альмен не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он видел Карлоса, идущего к дому в пальто и шерстяной шапке. Потом он слышал, как тот торопливо поднимался по лестнице в свою мансарду и вскоре после этого снова спустился вниз. К нему Карлос не заглянул. Наверное, не увидев света, Карлос решил, что Альмен сейчас в Венском кафе. Как и каждое утро в это время.
Теперь Альмен видел, что Карлос работает в саду. На нем была его рабочая одежда и другая, более старая шерстяная шапочка и толстая утепленная рабочая куртка.
Альмен так и сидел бы здесь, не двигаясь, и ждал бы, пока Карлос не придет и не сварит обед. Он пошел бы к нему на кухню и сказал:
– Карлос?
И Карлос ответил бы:
– Qué manda? Что вам угодно?
И тогда бы он ему сказал:
– Настало время, мне нужны стрекозы.
И если бы Карлос их выдал, Альмен действовал бы точно по плану. А если нет? Тоже неважно.
Должно быть, он задремал, но потом услышал звуки из кухни. Стало еще темнее. В любую минуту мог пойти снег.
Альмен, опершись руками о подлокотники, поднялся из кресла. Когда он проходил мимо задней стеклянной стены оранжереи, обращенной к густым зарослям, ему почудилось там какое-то движение.
Парковые деревья стояли там густо, не пропуская свет. Стволы высоких елей и сосен возвышались над почти непроходимыми зарослями тиса и папоротника. Альмен иногда видел выбежавшую или уносящую ноги прочь городскую лису, искавшую что-нибудь съестное в садах и на площадках квартала вилл.
Он встал перед стеклянной стеной и пристально вгляделся в чащу.
Сильный удар в грудь сбил его с ног. В падении он услышал глухой стук и ощутил боль в затылке.
2
Утром в половине одиннадцатого в Венском кафе был приятный час, может быть, самый приятный за весь день. Все застоявшееся улетучилось за прошедшую ночь, а затхлость нового дня еще не накопилась. Пахло шипящим кофе «Лавацца», у кофейной машины Джанфранко как раз вспенивал молоко для капучино, на стойке и на столах благоухали круассаны, и в воздухе тянулись шлейфы духов и туалетной воды бездельников и фланеров, которым в это время Венское кафе принадлежало безраздельно.
Один из них читал книгу. Английскую, в мягкой обложке, которую он перегнул пополам, чтобы можно было держать ее одной рукой, а вторую оставить себе для позднего завтрака и холодного мундштука для сигарет, с которым он вот уже несколько лет отвыкал от курения.
Через спинку двухместного кресла с плюшевой обивкой был перекинут его плащ. На нем был костюм мышино-серого цвета, сидящий вполне приемлемо даже в такой глубоко погруженной позе, узкий галстук с мелким узором и рубашка цвета яичной скорлупы с мягким маленьким воротничком. Ему было чуть больше сорока. Его ладно слепленное лицо заслуживало себе менее приплюснутого носа.
На столике, накрытом белой скатертью, стояли тарелка из тяжелого фарфора с крошками от круассана и почти пустая чашка с прилипшей к внутренним стенкам молочной пеной. Мужчина был одним из последних посетителей Венского кафе, кто, заказывая, просил «чашку», как некогда называли кофе с молоком.
Джанфранко принес к его столику свежую чашку, а выпитую поставил на освободившееся место своего овального хромированного подноса.
– Синьор граф, – пробормотал он.
– Grazie, – ответил Альмен, не поднимая глаз.
Полностью его фамилия была фон Альмен и звучала с ударением на «фон» – как Фонеш, Фонлантен или фон Аркс. Это была очень распространенная фамилия с тысячью семьюстами тридцатью восемью упоминаниями в телефонном справочнике и изначально не имела никакого другого значения, кроме того, что ее носитель был родом из Альп. Но еще в молодые годы фон Альмен в республиканском жесте отказался от «фон» и тем самым придал своей фамилии значение, которым она никогда не обладала.
С двумя своими именами – Ханс и Фриц, – которые он по семейной традиции унаследовал от двух своих дедов, он обошелся противоположным образом. Он лишил их баварского привкуса, еще смолоду взяв на себя бюрократические хлопоты и официально облагородив их и возвысив до Йоханна и Фридриха. Друзьям он позволял называть себя Джоном, посторонним он представлялся коротко и скромно как Альмен. Но в официальных документах он назывался Йоханн Фридрих фон Альмен. А конверты с письмами, которые он, придя на поздний завтрак, забирал из своей почтовой ячейки в Венском и небрежно бросал рядом с кофейной чашкой, были адресованы господину Йоханну Фридриху ф. Альмен, так значилось на шапке его писем. Этот способ написания не только экономил место, но и автоматически смещал ударение с «о» в предлоге «фон» на «А» в фамилии «Альмен». Нравился ему и лишь наполовину шуточный почетный титул «граф», которым его снабдил Джанфранко.
Большинство последесятичасовых посетителей Венского знали друг друга. Несмотря на это, там строго придерживались неписаного порядка рассадки. Кто-то всегда сидел один за своим столиком, обложив его со всех сторон всевозможными