Достойный завершающий штрих, что и говорить.
Вернувшись, Финдли всем своим видом демонстрировал недовольство.
– Мэм, похоже, вам послышалось. Я ничего не… – Он осекся, заметив открытую папку и карикатуру, которую я не потрудилась спрятать – зачем, если я пришла поговорить о ней? Унылое выражение на его лице сменилось яростью. – Простите! Какого дьявола?..
Превозмогая отвращение, я принялась умолять его не публиковать столь оскорбительный сюжет. На мой вопрос, не боится ли он клеветой повредить собственной репутации, Финдли заявил, что готов к любым последствиям. Когда я заметила, что рисунок чересчур фривольный для «Тисла», он сообщил, что уже договорился с редактором и что карикатура почти готова и будет напечатана тринадцатого августа – «к несчастью для Вонючки». Далее, ввиду безразличия Финдли, мне пришлось взывать к его совести, ссылаясь на бедных детей Неда, которых будет нечем кормить, но, увы, он оставался глух. Более того, убедившись, что я не собиралась заказывать портрет, он обвинил меня в незаконном проникновении в дом и пригрозил полицией (полная нелепость, учитывая соотношение сил). Я поступила так, как надлежит поступать другу, любой ценой намереваясь спасти Неда от публичного унижения. По некоторым признакам я догадалась, что Финдли был беден и ни за что не желал лишиться дохода от своих карикатур. По-видимому, единственный путь к его сердцу лежал через денежное возмещение. Так и случилось: в результате долгих переговоров карикатурист согласился уничтожить проклятый рисунок. В моем присутствии он бросил листок в камин, и я лично видела, как он сгорел дотла.
Как говорится, «деньги – универсальный довод».
Полагаю, старина Финдли не был законченным негодяем. Несмотря на свои недостойные замашки, спустя годы, отвечая на вопросы «журналиста» Брюса Кемпа, он не сказал обо мне ничего дурного, только назвал «любопытной заразой», а ведь мог наговорить выдуманных гадостей (как другие!). Пожалуй, в чем-то мне следует быть ему благодарной, и все же я никогда не прощу ему попыток насолить Неду и его семье.
Старина Финдли-Биндли.
Если вдуматься, он ведь наверняка давно умер. Иногда я невольно чувствую себя последним кряжистым деревом в древнем лесу; собратья послабее рассыпались в труху и сгинули в зловонной трясине, а оно упрямо возвышается над всеми, бросая вызов смерти.
Я не видела причины посвящать в эту историю знакомых. В моем понимании вопрос был закрыт. Впрочем, в последующие две недели меня ни на миг не покидала смутная тревога; из головы не шло, что Финдли каким-то образом сжульничал. Что касается