Видишь: волки – и есть волки.
Кто щадил их и кто плодил их,
столько лет охраняя норы?
Кто им дал осквернять могилы?
Кто им пули даёт и порох,
смолоскипу и керосина?
Хто бажав створити як краще?
Тихо, тихо кажи! Нащо?
Де загине твоя дитина?
Кто говорил
Мужчина любит борщ. И мотоцикл.
И внедорожник с колесом на дверце.
Чихает разве только от пыльцы.
От разговоров с ним тепло на сердце.
Мужчина ясноглаз, светловолос.
Он искренен. Настойчив – без нахрапа.
Он строит дом, корабль или мост
И снежным соснам пожимает лапы.
По льду – с восторгом, на санях с горы
летит, ликуя, и не знает страха.
По вечерам сквозь тёмные дворы
гулять с ним ходит добрая собака.
И вдруг от пары слов его в груди
запнулось сердце. Обратилось в камень:
игрушки по машинам рассадил
и походя назвал бойовиками.
И при отъезде – что-то про АТО,
завидев сквозь метель часы вокзала.
– Кто говорил с тобой об этом? Кто???
– В садочку вихователька казала…
Стою немая. Поздно объяснять,
что всё не так и люди не такие.
…С утра туман. Мужчине скоро пять.
Вчера он из Москвы вернулся в Киев.
Через повешение
Пятнадцатый час
в Запорожье не могут снести Ильича.
И Днепр холодит
пожелтевшую челюсть плотины.
Но вот подцепили за шею – и тросом…
Кричат!
Сбылась голубая мечта копача
дармового бурштына.
Болтаясь на тросе, он смотрит с прищуром
в туманную даль.
Не место, не время в петле размышлять
о грядущих допросах.
Но время однажды свернется петлёй.
И вернётся февраль.
И мiсто: Крещатик.
Промёрзлые доски.
Верёвки.
…А лучше – на тросах.
«Ой мама родная…»
Ой мама родная
дай войны холодной
выйду на село
гляну как услышу
три снаряда в крышу
рядышком легло
мама да не плачу я
что ж она горячая…
Чу
Чудь белоглазая ждёт,
когда тронется лёд.
Колокол в голос рыдает
над новгородским вече.
Разве упомнишь,
какой нынче век и год?
Разве забудешь,
каким побоищем мечен
возглас «Вставайте!..» —
с которым Прокофьев
берёт аккорд,
и вот уже снова
бронёю бряцают
с Запада, ибо
имя Прокофьева
держит
Донецкий аэропорт,
и в полном доспехе
уходит под воду
ливонский