– Я бы хотел внести некоторую ясность в этот контракт. Никакого насилия. Никаких физических расправ. И я хочу чётко видеть обещание оставить в покое моих друзей, как и меня, когда ты убедишься, что я был честен, и Стеф мне не нужна. – Боже, я не узнаю свой голос. Он безжизненный, обречённый и в то же время очень официальный.
– Ты соглашаешься, Тьяго?
Поворачиваю к Дугласу голову, откладывая контракт.
– Я соглашусь, если ты внесёшь мои условия в этот документ. А также я требую, чтобы там было прописано и то, что ты никогда после отработанного месяца не появишься в моей жизни. Ты оставишь меня в покое и не будешь вставлять палки в колёса.
– Разумно. Я знал…
– И ещё. У меня будет личная жизнь, вне зависимости от этой работы. Я буду иметь право встречаться со своими друзьями, и не позволю тебе ограничивать меня в этом. Я готов согласиться готовить еду, убирать эту квартиру и прислуживать тебе, но свободу мою ты не отнимешь.
– Нужна ли тебе эта чёртова свобода, Тьяго?
– Это единственное, что у меня есть ценного в жизни. Свобода выбора и свобода мыслей. Поэтому да, я требую её и настоятельно.
– Хорошо. Дополню контракт, распечатаю, и мы оба его подпишем. Ты же понимаешь, что со мной шутки, охренеть как, плохи?
– У тебя просто нет чувства юмора, но это не смертельно. Так что да, я всё чётко осознаю и с радостью помою твой язык с мылом, ибо это уже ненормально. Но ради своих друзей и возможности для себя жить нормально в Америке, я готов унизиться снова. И да, надеюсь, что ты тоже понимаешь, что если, по какой-то причине, разорвёшь контракт, и я не отработаю месяц, то мне будет плевать, что предпримешь дальше, потому что я имею больше власти над Стеф, чем ты. А я принципиально сделаю всё, чтобы ты пожалел об этом, Дуглас.
– Ты угрожаешь мне?
– Я предупреждаю и защищаю себя. Не хочу