Он кладет меня на кровать и отходит, скрестив на груди руки.
– Ты меня задерживаешь, смертная.
Лежа на кровати, я смотрю на него.
– Так отпусти меня.
Или убей. Честно, смерть может оказаться для меня лучшим выходом.
– Ты так быстро забыла мои слова? Я не намерен отпускать тебя, я собираюсь заставить тебя страдать.
– И хорошо с этим справляешься, – тихо бормочу я.
Его неодобрительный взгляд после моих слов становится еще более недовольным. Странно, я-то думала, что его это порадует.
Он кивает в сторону кровати, на которой я лежу.
– Спи, – это звучит, как приказ.
Ох, если бы это было так просто.
Даже при том, что меня замордовали до полусмерти, я не могу просто так закрыть глаза и заснуть – особенно, если в окно светит солнце, а за дверью во весь голос рыдает хозяйка дома.
– Сначала развяжи, – говорю я и поднимаю связанные руки.
Он недоверчиво прищуривается, но все же подходит ко мне и распутывает веревку.
Потом наклоняется ко мне.
– Никаких подвохов, смертная.
Да уж, сейчас я – сплошное коварство.
Теперь запястья свободны, но по рукам течет кровь, а болят они просто убийственно. У меня вырывается глухой стон.
– Если ты ждешь моей жалости, будь готова к разочарованию, – говорит Мор, отходя к двери.
Нет, этот тип совершенно невыносим – даже несмотря на то, что раздражающе хорош собой. Наоборот, от этого только хуже. Потому что Мор относится к наиболее агрессивной форме самого ненавистного для меня типа мужиков: смазливый козел.
Я кошусь на него: скрестив руки, он продолжает смотреть на меня. Видно, это доставляет ему удовольствие, но на лице легкая брезгливость.
Наши чувства взаимны.
– Я не смогу уснуть, пока ты на меня смотришь.
– Очень жаль.
Вот, значит, как теперь будет.
Я сажусь, кое-как стягиваю верхнюю одежду, которая к этому времени превратилась в сплошные лохмотья. Отбросив рванье, я забираюсь под одеяло и стараюсь не ужасаться мысли, что лежу в спальне женщины, которую вскоре поразит зараза Мора.
Все так запутано.
Под одеялом пробую коснуться запястья и едва не взвиваюсь, прикусив нижнюю губу, чтобы не заорать. До рук невозможно дотронуться. Даже прикосновение мягкого постельного белья – настоящая пытка.
Мор сидит на полу, спиной опираясь о стену, и весь его вид говорит: я никуда отсюда не уйду.
Переворачиваюсь на другой бок, чтобы хоть на пару секунд забыть о том, что он существует, и вообразить, что этого нет – ни его, ни этого дня, вообще ничего.
Так я лежу некоторое время. Достаточно долго, чтобы подумать о своих ребятах из команды – живы ли они, пережили ли лихорадку? Я заставляю себя представить, что они в порядке, прячутся в охотничьем домике моего деда и играют себе