Она плыла от берега туда, где абсолютная чернота неба неразличимо переходила в непроницаемую для света бездну моря. Вода тихо плескалась вдоль ее рук и около лица, и только по этому плеску она понимала, что в воде.
Последние отголоски какой-то хмельной суетливой радости, каких-то праздников и тостов, будто смыло с неё, и она прониклась ощущением космической пустоты и одиночества, странно успокоивших её. Когда она наконец обернулась, то не сразу смогла найти берег, белеющий тонкой полоской камней и песка вдали.
Она отдышалась, пугаясь оглушительных хриплых звуков своего дыхания, и поплыла обратно, всматриваясь в берег и чувствуя ноющую боль в шее от необходимости держать голову над водой. Берег, казалось, не приближался. Огромное и непобедимо-сильное море, казалось, не хотело отпускать её, уносило невидимыми глазу течениями.
На камни она выбралась совсем без сил.
В эту ночь Машка заснула, так и не одевшись, и не перебравшись обратно на свою кровать, как делала почти всегда.
Андрея мучила боль в горле и ломота во всем теле. Под легкой простыней его знобило, хотя эта ночь ничем не отличалась от прочих душных южных ночей. Он хотел встать и заварить себе горячего чая, но ему стало жаль будить Машку и того, другого, который тоже спал в ней сейчас.
Он поплотнее завернулся в простыню и осторожно, чтобы Машка не проснулась, притёрся к её горячей спине. Он лежал, с трудом сглатывая слюну, обдирающую раздражённое воспалённое горло, пока наконец не заснул.
Проснулся он от того, Машка рядом ворочалась и чуть постанывала от боли. Он приподнялся на локте. Через занавеску в дверном проеме был виден рассвет. А потом он увидел пятна.
Андрей испуганно вскочил и уставился на простыни, растирая лицо руками.
Машка, не глядя на него, вылезла из постели и, стянув с кровати пододеяльник, завернулась до самого подбородка.
– Сам простыни постираешь, – сказала она бесцветно.
За ней качнулась занавеска, и снаружи послышался хруст гравия и сухой стук обуви без задников по сухим, прокаленным за лето плитам дорожки.
Машка долго не возвращалась, и Андрей пошел за ней следом к душевой кабинке в глубине сада. Он слышал, как она возится там, но, сколько ни стучал, Машка дверь не открыла.
Он побрел к умывальникам и ополоснул лицо холодной водой. Горло всё ещё немного першило, но насморк, кажется, проходил.
Вдоль тропинки цвели розы, и пахли в зарождающемся зное нового дня сладко и удушливо. Он подставил скомканные простыни под струю. Красноватая вода стекала струйками в обитую чугунную раковину и уходила в отверстие слива. Дребезжание язычка умывальника и стук капель по