Лёгкая, совсем не предназначенная для такого пути пролётка резко кренилась то в одну, то в другую сторону и каждый раз неприятно скрипела, ухая в невидимые под мутной жижей выбоины.
Коренастый солдат-возница, рыжий, с круглым веснушчатым лицом, то покрикивал на лошадь, то что-то досадливо бормотал под нос. Наконец, не выдержав, повернул голову к седоку:
– Господин полковник, как прибудем к месту дислокации, вы уж прикажите лошадь поменять… Срам, да и только… Левая задняя не подкована, едва за орудиями поспеваем…
Сидевший в пролётке офицер лет тридцати, сухощавый, подтянутый, являлся командиром марковского артдивизиона деникинской армии. Звали его Фёдором Артуровичем Изенбеком. Задумчивые умные глаза, высокий лоб, тонкие черты лица – всё говорило о врождённой интеллигентности и даже лиричности натуры. Примесь тюркской крови проявлялась в его внешности слегка выступающими скулами и некоторой смуглостью кожи, что только добавляло привлекательности. Почти полностью «европеизированные» черты лица и голубые глаза говорили о смеси горячих восточных кровей с более спокойным темпераментом славян. Дед Фёдора Артуровича был туркменским беем, мусульманином. Настоящим его именем было Айзен-бек. Однако он принял христианство, получил при крещении другое имя, а Айзен-бек перешло в фамилию Изенбек. Он служил России, как честный землевладелец, имел чины и заслуги и смог дать детям блестящее образование. Один из сыновей – Артур – отец Изенбека – по примеру батюшки женился на русской княгине, переехал в Петербург и стал морским офицером, дослужившись до чина адмирала. Старший из его сыновей – Теодор – также закончил штурманское отделение Петербургского морского корпуса. Но не менее, чем морская служба, молодого Изенбека привлекала живопись, и столь серьёзно, что он успешно закончил и Академию художеств.
Полковник не слушал брюзжания вестового и не обращал внимания на неровности дороги и опасный крен экипажа на колдобинах. Поёживаясь от падающих за ворот капель, плотнее запахнув шинель и глубже нахлобучив фуражку, Фёдор Артурович весь был поглощён невесёлыми, тяжкими, как камень, думами. Осень, умиротворённость засыпающей природы, канун первых холодов – эта пора никогда не оставляла его равнодушным: будоражили запахи мокрой земли и опавшей листвы, глаз профессионально отмечал то причудливо изогнутую ветку, то живописную группу лохматых сосен, то идеальной формы озерцо в низине, которые так и просились на этюды. Но теперь была совсем другая осень, мрачная и безысходная. В ней слишком многое умирало по-настоящему, без надежды на воскрешение.
Марковский артдивизион отступал, теряя людей и снаряжение. Красные рвались к югу, опрокидывая заслоны и перерезая дороги. Фронт, как гнилая нитка, лопался то здесь, то там. Доблестная деникинская армия, последняя надежда и гордость России, переброшенная летом к Орлу, потерпела поражение.