Большую часть удалось скопировать, но не все. Часть дощечек осталась нетронутой, до них очередь не дошла. Он женился, появились семейные заботы, да и Изенбек стал невыносим: нервный, резкий. Последние годы они почти совсем не работали. Теперь он сможет заняться дощечками не спеша и основательно. Миролюбов снова закурил и остановился в задумчивости у окна, пуская струи дыма в темноту. Мысли продолжали вертеться вокруг наследства и дощечек.
Что же он станет делать? Пригласит кого-то в помощники, чтобы вместе работать дальше? Не очень хочется. Да и тайна откроется. Они с Изенбеком уговорились железно молчать, пока не будет закончена вся дешифровка, и лишь затем представить дощечки пред очи общественности. Нет, в этом деле никому доверять нельзя! Придётся продолжать работу самому. «Пусть я не имею исторического и филологического образования, но ведь Изенбек тоже не являлся профессионалом. За годы упорных трудов мы многому научились, занялись самообразованием. К тому же я не пью, не рисую, большую часть времени нахожусь дома, ничто отвлекать не будет. Придёт время, и я сам явлю миру тексты, переведённые мною, а не каким-то университетским сухарём».
Воображение услужливо представляло картины будущего триумфа, одну лучше другой. Может быть, увенчают званием доктора наук и выдадут престижную премию…
Радужные видения разом оборвались неожиданной догадкой, вмиг свергнув Юрия Петровича с мысленно воздвигнутого пьедестала. «Дощьки» придётся отдать, рано или поздно! Как только узнают об их существовании, начнут давить, требовать: нашёл-то реликвии и привёз Изенбек, скажут, – историческое достояние. Даже если не отнимут сразу, всё равно «специалисты» ополчатся на него, станут тыкать в неточности перевода, обвинять в дилетантстве, уж это они умеют! Какой-нибудь профессор филологии так распишет…
Неприятная мысль продолжала внутри своё холодное поползновение. Тогда кем окажется он, Юрий Петрович Миролюбов? Человеком, который где-то в чём-то помогал Изенбеку? Где, в каком ряду будет стоять его имя в истории, к которой он прикоснулся так близко? Никто и никогда не оценит его трудов, потраченных дней и ночей – буква за буквой, слово за словом, которое ещё надо вычленить из сплошного текста, ведь одна буква порой меняет весь смысл! А его просто ототрут в сторону, и все лавры достанутся какому-нибудь буквоеду со степенями.
В сердце с новой силой всколыхнулась глубоко затаённая обида на университетских преподавателей, считавших его далеко не блестящим и не в меру самолюбивым студентом. «Нет уж, увольте, господа учёные, никому я „дощек“ не отдам!»
Как же в таком случае поступить? Миролюбов присел к столу, обхватив голову