И Анна Тимофевна вместе с ними стервенела, ругалась, пробивала кулаками дорогу сквозь полнотелую толпу – сухопарая, ловкая, скользкая, как угорь.
Потом увязывала в тележке корчаги, кадки, мешки и тянула кладь домой, под перекрестной лепкой бранью торговок:
– У-у-у, жила дьяволова! Нахапала!..
Дома, в сенях, Анна Тимофевна снимала башмаки и шла в кухню.
Когда на улице поднимался шум, Антон Иваныч начинал кашлять и плеваться. Потом кричал:
– Анюта! Пива!
Она бросалась на погребицу, приносила пива, маринованной вишни, расставляла посуду на табуретке у изголовья Антона Иваныча и спрашивала, неуверенно улыбаясь:
– Выспался, Тонечка?
Он лежал, сбросив с себя одеяло, в белье, раскинув ноги и потирая ладонью дряблую, мешковатую грудь. Цедил сквозь зубы не торопясь пиво, постреливал в потолок вишенными косточками, курил папиросы и кашлял.
Приходил с сушилок Володька, тоже в одном белье, подсаживался к отцу, закуривал и недовольно гундел:
– Опять не готов самовар? Сколько раз говорилось, мадам, чтобы чай был готов вовремя?..
– Угли, Володенька, сырые, не раздуешь никак.
– Сырые. Надо сушить…
Чай пили полулежа, не одеваясь, покуривая и перекидываясь тягучими словечками.
Анна Тимофевна, перетаскав в свою лавчонку привезенные с базара мешки и кадки, открывала торговлю. Босякам, поденщикам, водолеям с реки божилась, клялась, что за сто верст от города не купишь дешевле, что во всем городе нет таких точных весов, как у ней, а о своей пользе она и не думает.
Это правда, что она не думала о своей пользе.
В полдень в лавчонку входил Антон Иваныч, за ним его сын.
– Ну как, купчиха? – говорил Антон Иваныч.
– Ничего, Тонечка, вот воблу теперь покупают очень хорошо.
– Воблу?.. А не завести ли вам омаров, а? Теперь сезон…
– А что это, Тонечка, омары?
– Великолепная, Анна Тимофевна, вещь. Помнишь, Володька, а? На юге-то…
– Может, здесь их и нет совсем, Тонечка?
– Ни черта в этой дыре нет, Анна Тимофевна, да-с… Дайте-ка мне рублик, полтора… Пойду схожу насчет должности. Сегодня в службе тяги обещали…
Когда уходил, на качкий прилавок взбирался Володька и клянчил:
– Мамочка, дайте рублик! Ну, право слово, последний раз… на этой неделе. Ну, мамочка, мамуленочек!..
И, получив, с топотом вылетал на улицу:
– Вот это мадам! Гран мерси баку!
Антон Иваныч, отдуваясь и сопя, ползал из этажа в этаж по службам управления дороги, присаживался к столам и конторкам, наводил справку:
– В каком состоянии прошение о зачислении на службу путейского инженера Энгеля?
Выслушав отказ, не спеша шел в пивную, оттуда – домой, обедать. После обеда спал, проснувшись – кашлял, плевал, пил пиво, потом уходил в биллиардную.
Возвращался ночью,