обрушившись на его сквозящий дырами костный чердак; время от времени, в него просачиваются дурные думы, а по душе сквозняком проносится ностальгия, меланхолия, трансцендентный ужас и безграничное количество чувств, во всех оттенках, близ нам известных, облаченных в буквы, носящих имя, как и тех, коих словом не облечь, лишь чувствовать да и только. Так мысли его, скозь ужасное и абсурдное, прильнули в привычное русло беспечности и грёз, казалось лишь, то ли нимбом, то ли запрокинутым над головою ножом, чёрные, как мгла, волосы его, взъерошенно падали на очи, плёночными кадрами переменяя зримое им: от экзистенциальной беспечности до инфернального ужаса, от мирского до немыслимого, неподвласного рассудку, лишь чувствам, витающих близ неизведанного. Стрелки настенных часов, беспрестанно цокающих ускользающими секундами, тянулись к третьему часу ночи, волочась по циферблату сотнями дум, мечтаний и видений, вспыхивающих пред роговицами заспанных очей. В прелюдии пред снами – в предсонных мыслях и грёзах, Вене думалось о возлюбённой, от которой уж которую неделю ни весточки, и лишь воображением, поступью строк и грёз, сквозь разделяющие их киллометры, он представлял, что же с милой, встречаясь они, хоть мысленно вновь, на том же месте, во сплетениях лабиринтов улиц, рука об руку бредя, танцуя, плетясь о любви и шутя, замолкая и обнявшись, взирали бы в небо, да что угодно, лишь бы с нею рядом. Шепотом он плёл себе под нос некоторые мысли, и пространство вокруг, чтобы услышать, подкралось ближе, тьма чадила копотью, обнимая тёплым одеялом, как некогда объятьми нежными, тело его оплетали руки любимой.
