– Унеслась душа в рай, – прошептал он.
ГЛАВА 1
Восточная Пруссия. Апрель 1745 года
Первая мысль – умер и попал на тот свет. Вот только одна загвоздка, в Бога последние семь лет Сухомлинов не верил. Да и как в него верить, когда он допускает такое. А раз Бога нет, то и загробной жизни тоже не существует. Отсюда вывод – он еще жив. Сержант пошевелил рукой. Точно – жив. Невольно двинул кистью и почувствовал, что коснулся стены. Открыл глаза. Так и есть, комната. До боли знакомая. Приподнялся. Огляделся. Знакомый комод, стол, правда, выглядевший совершенно новым, кушетка. Около стены. За стеной голоса. Говорили по-немецки. Вторая мысль – в плену. Почему тогда не убили?
Резкая боль. Схватился руками за голову. Непроизвольно взглянул на зеркало, которого он раньше здесь не видел. Оно висело там, где во время войны красовался портрет фюрера. Ахнул. Оторопел. Обомлел. Челюсть отвисла.
Тут же мысль, что кто-то портрет гусара перевесил. Полный идиотизм. Кому это могло понадобиться, и уж тем более – сейчас? И еще одна незадача. Гусар на портрете не в военном мундире с трубкой во рту, а в белой ночной рубашке с белым колпаком на голове.
Сухомлинов невольно протянул руку вперед, и гусар с картины сделал то же самое. Старшина замотал головой, барон повторил его движение. Игнат Сева-стьянович закрыл глаза, чтобы отогнать наваждение, и резко открыл. Ничего не произошло.
Сухомлинов поднялся с кушетки. Гусар повторил его действия. Старшина подошел и дотронулся до зеркала, теперь что это оно, Игнат Севастьянович был уверен. Человек из Зазеркалья коснулся его руки. Оба одновременно улыбнулись. Сухомлинов оттого, что больно уж забавно выглядел гусар. Барон? Тот лишь повторил за ним. Повторил, потому что…
Сухомлинов вернулся на кушетку и сел. Схватился руками за голову и закрыл глаза.
– Нет, – прошептал он отчего-то по-немецки. – Нет. Этого не может быть.
В переселение душ Сухомлинов не верил. Да вот только по ходу это произошло. Причем случилось по независящим от него причинам. Неужели судьба давала ему второй шанс? Но почему именно в тело прусского гусара? Ответов на эти вопросы не было.
Сухомлинов открыл глаза и снова подошел к зеркалу. Минут пять вглядывался в новое свое тело. Оно, сам себе признался Игнат Севастьянович, нравилось. Молодое, сильное. Вот только взгляд почему-то слегка затуманенный, словно он всю ночь гулял.
– Интересно, а как тебя звать, господин барон? – обратился Сухомлинов к зеркалу. – Молчишь. То-то. Да и с людьми, которых знал барон, будет сложно. Ведь они не будут же мне представляться. Может, мне амнезию изобразить? Не поверят.
Игнат Севастьянович отошел от зеркала. Нужно было одеться. Гусарский мундир нашел в кресле. Скомкан. Явно снимали впопыхах и с пьяного. Вздохнул. Не думал, что немцы могут напиваться до чертиков. Всегда считал это русской чертой. Неужели ошибался? Возможно. Не удержался, положил вещи
обратно