В пышном букете её душевного счастья я до крови впиваюсь в острые шипы глубоко скрываемой грусти.
– Прости меня, Мэгги, – горько произношу я, неизбежно осознавая, что своими страстными желаниями добиться успеха причиняю боль ещё одной дорогой мне женщине.
Мэгги прекрасно понимает, что я имею в виду, но в ответ лишь расплывается в лучезарной улыбке.
– Маленький мой, мне нечего тебе прощать. Я так рада, что ты пришёл. Только почему не позвонил заранее? – Она по-матерински приглаживает мне волосы и делает шаг назад, снимая грязный фартук, а я тут же возвращаю привычный хаос на своей голове.
– Я звонил. Неоднократно, но постоянно было занято.
– А-а-а! Так это я, наверное, с Кэрол полдня разговаривала. Ты же знаешь эту болтушку, если она начинает говорить, то остановить её может только сон. Однажды слушала её до тех пор, пока вместо слов в трубке не начал доносится раскатистый храп. Вот я знатно тогда похохотала. – Бабушкин тёплый смех всегда помогает поднять настроение, словно мёд, излечивающий любые раны и болезни.
– Помнится мне, я знаю ещё одну такую же болтушку, – задорно напоминаю я.
– Ой, ладно тебе! Не зря, значит, мы с этой надоедливой сорокой дружим уже столько лет.
Я снимаю верхнюю одежду и стягиваю обувь, желая поскорее оказаться в своей прежней комнате, включить старый проигрыватель ещё со времен деда и, растянувшись на кровати, насладиться неповторимым звучанием виниловых пластинок.
Сразу после ухода Лары в голове творилась полная неразбериха, что для меня является редкостью. И как бы я ни пытался, но так и не смог вновь сконцентрироваться на работе. Выкурил полпачки сигарет, отправился на тренировку, чтобы окончательно выбиться из сил, полчаса простоял под контрастным душем, но ничего не помогло снять с меня напряжение – ни эмоциональное, ни физическое.
Это будет звучать смешно и нелепо, но, будучи человеком, который с необъяснимой лёгкостью справляется с эмоциями других людей, сейчас, ощущая в себе гнетущее беспокойство о том, какой выбор сделает Лара, я совершенно растерян и полон вопросов: как мне унять в себе эту новую гамму весьма раздражительных эмоций, которых, как мне уже казалось, я никогда не смогу ощутить?
Как я уже говорил, взамен на способность впитывать в себя чужие чувства я никогда не умел глубоко проникаться своими собственными.
Это вовсе не значит, что я бесчувственный истукан. Просто когда день за днём на протяжении всей твоей жизни тебя затягивает в кричащий водоворот чужих чувств и эмоций, ты перестаёшь понимать, какие из них твои, а чьи ты нагло воруешь у других.
С каждой пройденной минутой после ухода Лары я начинал всё больше ощущать, что ей удалось затронуть нечто глубокое именно во мне, а не только вызвать обычное отражение её собственных эмоций. И чтобы справиться с новым