Я фактически уже заканчивал историю пионеров-кировцев, когда из чуланчика показалась заспанная рожа Витька. Я заметил, что у него, как у всех, кто работает на свежем воздухе, лицо и шея буровато-красные, а остальное тело молочно-белое.
– Здорово, голова писателя Акашина! – поприветствовал я.
– Здорово, стукач!
– Почему – стукач?
– Да все на машинке стучишь. Стук-стук-стук… Много настучал?
– На молочишко.
– А это что? – спросил он, увидав разложенные на диване папки.
– Твой роман.
– Иди ты! – заржал Витек и начал развязывать тесемки. – А почему «В чашу»?
– А почему тебя Витей назвали? – вопросом на вопрос ответил я.
– Чтоб с другими не перепутали, – после некоторых раздумий сообщил он.
– Ну вот ты сам и ответил на свой вопрос, – не отрываясь от пионеров, сказал я.
– А где роман-то? – оторопел Витек, заглянув внутрь и переворошив чистые страницы.
– А зачем тебе роман? Ты почитать хочешь?
– Отнюдь.
– И они читать не хотят. Так что не волнуйся!
Витек слопал банку свиной тушенки, закусив ее батоном белого хлеба, выпил чайник кипятку, посидел у телевизора, дождался окончания передач и снова ушел спать. А я, взбодрив себя глотком «амораловки», работал до тех пор, пока не поставил окончательную точку в том месте, где Горби со свежеповязанным вокруг шеи алым галстуком рассказывает затаившим дыхание пионерам-кировцам о своем колхозном детстве. Такой встречи, конечно, не было, но меня попросили…
Я уже укладывался спать, когда – в половине второго ночи – зазвонил телефон.
– Спишь? – спросил Жгутович.
– Почти… Чего нужно?
– У тебя точно «амораловки» не осталось?
– Точно.
– Жаль… жена просто извелась. Жалко смотреть. Все-таки не чужие.
– А