«Я не понимаю. О каком вызове ты говоришь?» – спросил я.
«Каждый создает свои собственные вызовы», – ответил он. – «Например, на своей работе ты мог бы подниматься по лестнице вместо того, чтобы ехать на лифте, или идти пешком в университет, вместо того чтобы пользоваться транспортом».
«Но это абсурдно, – ответил я, – это не сработает».
«Конечно, сработает», – настаивал он. «В этом и заключается вызов. Чтобы достичь этого, просто выйди из дома рано и увидишь, что обязательно приедешь вовремя. Как тот мастер боевых искусств, который воспринимал мир как вызов, даже когда стирал свою одежду – и делал это безупречно».
Он продолжал объяснять:
«После смерти Ла-Горды отчаяние охватило нас, некоторые из нас бежали на другой конец света, в Финляндию. Там у меня развилась грыжа, которая чуть не убила меня, срочно пришлось делать операцию. Тогда мы поняли, что убежать от силы невозможно, потому что она найдет нас, куда бы мы ни направились». После короткой паузы он продолжил:
«Роза и Жозефина жили здесь, в Мехико, несколько лет». Я был очень взволнован и хотел узнать, возможно ли их однажды найти.
Он сказал, что здесь их больше нет, и что на данный момент он не знает точно, где они находятся.
«А остальные участники?» – я спросил с тревогой.
Он не дал мне прямого ответа, он лишь сказал:
«Они заняты выполнением конкретных задач, которые нагваль оставил каждому из нас». После этого замечания он больше не хотел вдаваться в подробности, однако до меня дошли слухи от других людей, близких к Карлосу, что Паблито работал плотником в городе Тула, а Бениньо и Нестор на какое-то время присоединились к музыкальной группе в порту Акапулько.
Я долго размышлял на эту тему и хотел продолжить поиски, потому что был очень заинтересован в их версии того, что произошло, но по какой-то причине я не мог продолжать. Однажды я спросил Карлоса о том, какую задачу оставил ему дон Хуан. Я помню, как он посмотрел на меня, широко раскрыв глаза, сказал мне, что этот вопрос был предзнаменованием, и именно тогда он привел меня в собор в Мехико.
* * *
У Карлоса была очень своеобразная форма речи; он признавал, что иногда заимствовал слова из других языков и даже изобретал новые термины, чтобы лучше выразить какую-то мысль или чувство. Однажды он сказал, обращаясь к людям в целом, что мы все живем в коллективной ментальной «манфифе».
Я уже слышал, как он использовал этот термин ранее, и, хотя понял, что он имел в виду, все равно спросил:
«Под «манфифой» ты подразумеваешь ментальную мастурбацию?».
«Да, это как раз то, что я имею в виду», – ответил он сухо.
В своих публичных выступлениях он обычно уклонялся от сексуальной темы. Он шутил на этот счет, пренебрежительно говорил, что каждый может делать все, что ему заблагорассудится, намекая на то, что ему наплевать, что делают люди. Однако однажды в разговоре