– Полагаю, наша Элька нравится Фещенко, – задумчиво произнесла Муся.
– Фещенко – одноклеточное.
Эльвира и Стас уже обнимались.
– Он тоже человек, – сказала Муся, отворачиваясь от целующейся парочки.
– Кто – Фещенко? – прыснула Оля.
– Немного грубоват, но, в общем, не такое уж чудовище. Ты ведь заметила кое-что?
– Что?
– Что Эльке пришлось заслонить этого своего…
– Стаса, – подсказала Оля.
– Да. Разве это годится – девушка заступается за своего кавалера?
– Нет, но ситуация так сложилась, – попробовала возразить Оля.
– Ты не понимаешь! – горячо воскликнула Муся. – Есть вещи, которые ничем нельзя оправдать.
– Ты хочешь сказать, что Стас должен был набить морду Фещенко?
– Ну, этого у него не получилось бы, а Фещенко… Что вообще мы о нем знаем? Почему мы, например, называем его хулиганом?
Глава 4
Ромео местного масштаба
Он привык, что будильник всегда звонит в пять утра – и в будни, и в праздники, и зимой, когда ночную темноту едва разгоняет призрачный свет фонарей, и летом, когда ярко-оранжевое солнце брызжет с востока в глаза.
Тогда, в зависимости от погоды, он брал метлу или скребок и шел помогать своей матери.
Он так и называл ее – «матерь», а не «мама» или «мамочка», потому что в его семье было не в чести всякое слюнтяйство, он даже ни разу не сказал, что любит ее. Он просто вставал в пять утра и шел помогать ей.
Роза Ивановна, его мать, работала в местном ДЕЗе дворником. Отца он не помнил, знал только, что тот тоже работал в том же ДЕЗе, правда, слесарем, и умер от того, что вместо водки пил денатурат.
Что такое водка и денатурат, Боря не знал и знать не хотел. Он давно, еще сопливым пацаном, дал себе слово, что никогда к этой гадости не прикоснется. Мало ли у матери горя было!
Учился он скверно, потому что никак не мог понять, для чего в жизни нужны все эти алгебры с геометриями и какой прок от того, что «жи-ши» надо писать через «и».
Учительница математики стонала после каждой контрольной: «Ты дуб, Фещенко, настоящий дуб!» С другими предметами положение было не лучше.
Боря Фещенко твердо знал, что высшее образование ему на сто процентов не светит, ждал поступления в профессиональное училище (потом слесарем в местный ДЕЗ, чтобы люди никогда плохо не говорили об этой профессии) и мечтал о службе в армии.
Если кто-то называл его «придурком», он сжимал ладонь в кулак и разжимал ее уже только тогда, когда обидчик торопливо брал свои слова обратно; если кто-то смеялся ему вслед, когда он с метлой обходил свои владения, то он разворачивался – и весельчак тут же обращался в бегство. Его несколько раз приводили в милицию и отчитывали за драки.
Словом, люди его боялись, и было за что – за то, что в свои пятнадцать лет он вымахал под метр восемьдесят, что мог одной рукой поднять машину за капот и что люди с такими лицами, как у него, в кино играли отморозков, убийц и тупых телохранителей.
Борю Фещенко не волновало