Июнь 41-го. Окончательный диагноз. Марк Солонин

так провел день 22 июня 1941 г. наш «коллективный Сталин». Это был день демонстраций. Сталин демонстрировал перед своим «ближним кругом» возмущение оскорбленной невинности. Демонстрировал перед теми, с кем десятки часов провел над оперативными картами планируемого вторжения в Европу, кто доподлинно знал, что «неслыханное по наглости» нападение Гитлера всего лишь опередило нападение Сталина. Генералы и маршалы демонстрировали бодрый оптимизм, тонко намекали на то, что все гениальные предвидения сбылись («получили фактическое подтверждение имевшиеся данные… противник ввел в бой лишь 30 % сосредоточенных к фронту сил…»), и обещали в ближайшие три дня исправить случившийся казус (перенести боевые действия на территорию противника).

План обороны и план прикрытия

      В реальности же основания для оптимизма не было вовсе. Войск у границы было мало, и у них не было адекватного ситуации плана оборонительной операции. Последнее утверждение нуждается в чуть более подробном рассмотрении.

      Плана отражения внезапного нападения у Красной Армии не было – потому что не могло быть никогда. Мобилизационная армия в принципе не способна к немедленному вступлению в бой (общая продолжительность процесса мобилизации составляла 30–35 дней; отмобилизование, сосредоточение и развертывание основной массы боевых частей требовало, в зависимости от их боеготовности в мирное время и места расположения, 5–10 дней). С таким же успехом можно спросить – был ли у Наркомата вооружений проект вечного танкового двигателя, и кто (Сталин или генералы-предатели) виноват в том, что такового проекта не оказалось… А вот для того, чтобы нападение противника не оказалось для армии и страны ошеломляющей «внезапностью», высшее военно-политическое руководство должно проделать большой объем разнообразной работы.

      Постоянная и достоверная разведка намерений и действий потенциального противника – это только одна из (да и не самая главная) составляющих. Прежде всего необходимо выстроить такую внешнюю политику государства, такие экономические, дипломатические, военные взаимоотношения с соседями, при которых вопрос о нападении не возникает вовсе. В конкретных условиях 1939–1941 годов это означало, что если бы Сталин не увлекся мелким мародерством, а добился взаимопонимания с Финляндией, Польшей и Румынией, то «внезапное нападение» Германии на СССР стало бы совершенно невозможным.

      Однако и после того, как Сталин на пару с Гитлером уничтожил польский «разделительный барьер», еще можно было существенно снизить вероятность и негативные последствия «внезапного нападения», и ни одна страна в мире не имела к тому такие возможности, какие имел сталинский СССР. Такая уж у нас была география. Это для Польши отступление на 250 км от границы с Германией означало потерю Варшавы, это для Франции отступление на 200 км от бельгийской границы означало потерю Парижа; Советский Союз мог позволить себе использовать 200–300 км западных областей в качестве огромного «предполья» главной полосы обороны[31].

      Никакой