Позади остались два урока и одна перемена. На большой перемене я поднялся на второй этаж. Просто хотелось дать понять брату, что он напрасно волнуется: вот я с медалью пришел в школу – и все нормально. А там, в классе брата, случайно наткнулся на сына председателя колхоза. Его язвительная улыбка была настолько уничтожающей, что я не в силах был ответить ему. А он продолжал нагло смеяться надо мной и, не дожидаясь моего ответа, спросил:
– Емахдан алдын?
Это был второй шокирующий удар. Я уже был в нокауте. Его вопрос «Емахдан алдын?» с азербайджанского на русский язык переводится так: «Ты это получил за обжорство?» Это было оскорбление. Значит, я ни на что не способен и могу отличиться только своим обжорством.
Этот негодяй меня совершенно не знал – впервые мы с ним стояли лицом к лицу и вроде бы разговаривали, – но имел наглость так беспардонно охаивать меня! Как он мог додуматься до такого: «Емахдан алдын?» Не только его язвительная улыбка и отвратительные мысли, но даже говор его был отталкивающе-чужим. Слово «емахдан» мы никогда не произносим со звуком «х», это слово мы произносим с «к». Он, конечно, говорил на азербайджанском языке, но его диалект отличался от нашего – местного. Это потому, что сам председатель колхоза и вся его семья не местные, а приезжие. К нам, в нашу деревню, они приехали два-три месяца назад. До этого жили в Баку. Глава семьи работал педагогом, а его сын учился в приличной городской школе. Вдруг привычный ритм их городской жизни нарушился – педагога назначили председателем нашего колхоза.
В принципе, председателей колхозов не назначали, а выбирали на общих собраниях колхозников. Получается, что колхозники нашего