– Это – караковые. Бурые – это карие в краснину, а караковые – в черноту. К тому ж с подпалинами, ну, с прожелтью на мордах. Почти что мухортые. Масть – так себе, но стати – правильные, ценные.
– Вот так – да? – не ожидал Язычник и опять сверху до низу оглядел Зверёныша. – А тех на втором струге как назовёшь? Светлых, белёсых до желтизны.
– С бледной серотой и темной гривой – половосерые, – прищурился Зверёныш. – А белёсогривые, желтоватые – то соловые. А вон та – изабелловая, – он оживился, – буланая в краснину. Она как соловая, только гуще, и грива чёрная. Такие богачам нравятся, они их дочкам своим берут!
– Откуда ты взялся, Зверёныш? – Язычник усмехнулся. – Ты из Степи? Лицом, вроде, не похож. Откуда родом?
Зверёныш отвернулся. Отвечать не хотел.
– Где я рос, кобылье молоко с материнским мешают. А лошадей крепче людей берегут. Коневод я.
– Конево-од, – протянул Язычник и языком прищёлкнул.
Струги с лошадьми подошли близко. Как раз – на челнах им путь пересечь. Язычниковы молодцы завозились. Тихо, стараясь не плеснуть, приготовили вёсла. Извлекли мечи, подняли луки.
– Ладненько, – оценил кто-то из старых Язычниковых работничков. – Бойцов у них мало, из людей так себе – сарынь одна.
– Сарынь? – бросил Зверёныш, глядя только вперёд, на корабли.
– Голытьба, сволочь разная, – одними губами пояснил Язычник. – Сарынь – по-здешнему.
Гребцы на кораблях тужились, гребли с оттягом, не торопясь. Язычниковы молодцы изготовились, напряжение возросло.
– Пора!
Кто-то засвистел лихо и по-разбойничьи. Лодки вырвались из камышей, заскользили ровненько наперерез стругам. Вода заплескалась. «Раз-раз!» – заработали вёслами дружиннички. Зверёныш зачарованно не сводил глаз с пёстрого свёртка паруса на мачте и тискал потную рукоять сабли.
– Вёслы! Вёслы суши! – горлышком сложив ладони, прокричал Язычник.
Приказный на первой кичке забегал, размахивая руками, что-то закричал. На кораблях переполошились. Расстояние таяло. Взмахи гребцов спутались, ритм потерялся. На первом струге подняли вёсла, но вода несла струг вперёд, к разбойничьим лодкам. На втором сильнее загребли по левому борту, норовя уйти вверх по реке, но не развернулись, одумались, взялись грести скорее, да время уже пропало. Лодки Язычника их окружили.
– Ушкуйники! Ушкуйники! – бестолково кричали на стругах. Над бортами мелькали лица, нёсся храп испуганных коней.
– Вёсла прочь, вёсла! – ругались налётчики. Торчащие вёсла мешали лодкам пристроиться к борту.
– Прочь от вёсел, сарынь! – закричал тот старый работничек. – С дороги, все на кичку! – рукой он даже показывал голытьбе, куда им убираться. – На кичку, сарынь! Сарынь, на кичку!
Гребцы, кто ещё сидел, повскакали с лавок. Весла либо попадали в воду, либо прижались