За своими размышлениями мать Мехтхильда не заметила, как приблизилась к воротам монастыря, где ее вернул к действительности голос привратника.
– Пошла, пошла вон отсюда! Мы нынче не подаем!
Скрюченный горбатый калека гнал клюкой от ворот молодую истощенную женщину в грязных отрепьях. И грязная же тряпица пересекала ее лицо, скрывая одну пустую глазницу.
Завидев настоятельницу, нищенка рухнула на колени.
– Матушка настоятельница! Примите меня в вашу обитель! Христом-Богом прошу!
По-аллемански она говорила с сильным западно-франкским акцентом.
– Ступай! – губы матери Мехтхильды брезгливо покривились. – Завели себе обычай – предлагать в невесты Христовы убогих да калек. Небось оба глаза были бы целы – не о небесном женихе бы думала – о земном!
– Матушка! – Нищенка заломила руки. – Не в невесты Христовы прошусь, в служанки. В крепостные запродамся, если нужно, на себе землю пахать, на золе спать готова, только не гоните!
Настоятельница была женщиной практичной, несмотря на все свое благочестие, а может, и благодаря последнему. Она вновь оглядела пришелицу. Несмотря на худобу, та казалась довольно крепкой, а по рукам видно, что привыкла к тяжелой работе.
– Что ты умеешь делать?
– Все, матушка! И в поле, и в огороде, и шить, и стирать, и готовить…
– За больными ходить умеешь?
– Приучена…
– Хорошо. Как звать?
– Деделла…
Мать Мехтхильда подозвала послушницу, велела проводить пришлую в баню, выдать одежду и покормить. Она уже решила приставить Деделлу к Рикарду. Нечего ее невинным овечкам слушать откровения бывшей императрицы. А этой приблудной девке они вряд ли будут внове.
Недели и месяцы Деделла брела, одержимая только одной мыслью – скрыться как можно дальше от проклятых мест. Ей мерещилось, что каратели Эда неотступно следуют за ней по пятам. После разгрома мятежа она осталась совсем одна. Братья были убиты, мать умерла от голода и лихорадки, когда она выбирались из Туронского леса, и Деделла даже не смела задержаться похоронить ее. Беременная Агата, невестка, сгинула куда-то, надо думать, навсегда. Из Эттингов в живых оставалась она одна. И хотела остаться в живых. После того, как она пересекла границы Нейстрии, карателей можно было не опасаться. Но нужно было как-то существовать, и Деделла брела дальше и дальше, добывая себе пропитание нищенством, воровством, а то и расплачиваясь за кусок хлеба собственным телм – у тех, кто не брезговал убогой.
Однако так не могло продолжаться до бесконечности. Нужно было за что-то зацепиться. Деделла потеряла все и всяю Заботиться о ней было некому. И ясно было, что замуж ее никто не возьмет. Выход оставался один – монастырь.
И теперь, когда она вымылась, переоделась в чистую холщовую рубаху и получила иа поварне миску постной похлебки, монастырь казался ей почти что раем. Ужас и отчаяние