Венеция. Пандемиозо. Евгений Петропавловский

лежал мимо острова мёртвых; а после уж будет видно, каким боком повернётся к нам купнозаединая планида неунывающих варваров, с бухты-барахты втемяшившихся сюда с берегов далёкого Понта Эвксинского.

      Вскоре Сан-Микеле остался позади. Наше судёнышко бодрым водяным жуком скользило по синей глади лагуны, и встречное движение воздуха создавало иллюзию лёгкого ветерка, овевавшего наши лица. Иллюзия, в сущности, ничем не отличается от действительности, она тоже даётся нам в ощущениях. А я был близок к тому, чтобы ощутить себя на краю античной ойкумены, на пути в неведомое, эпическое, достойное стихотворения Николая Агафонова:

      Божественный круг возвращенья. И ты, Одиссей,

      стремишься в Итаку. Распущены ветром власы.

      И время-плотина бросает корабль со всей

      безудержной страстью в провалы трагедии. (Сын,

      сияющий Гелиос, тронул мольбами, смутил

      отцовское сердце). Смятение на кораблях.

      Потеряны снасти. Гребцы, выбиваясь из сил,

      ломают последние вёсла. Пощады моля,

      кидаются в толщу пространства из ветра и вод.

      И гаснут в пучине нестройные крики. Кружит

      и давит на плечи тяжёлый литой небосвод.

      Плыви, многомудрый страдалец. Хватайся за жизнь.

      Расщепленной мачтой, осколком утраченных лет

      ты будешь, безмолвный, скитаться меж бурей и сном.

      Но море однажды смирится. И ты на земле,

      затерянном острове, вспомнишь оставленный дом.

      Но это не вскоре. Тебя ожидают года