Каждый инструмент – молоток. Правила жизни и творчества бессменного ведущего «Разрушителей легенд». Адам Сэвидж

href="#n11" type="note">[11]. Хулиганства и моральный износ превратили звон скорее в щелчки, и я смог незамеченным пробраться в студию отца. Отец создал для себя роскошную (в понимании ребенка) студию в гараже за домом – мы жили тогда в городке Тарритаун штата Нью-Йорк. Это было его рабочее место и одновременно святилище. Он был художником, аниматором, кинематографистом и иллюстратором, поэтому студия до стропил была набита книгами, бумагами, матовым картоном, кусками холста, тюбиками с краской всех размеров и разновидностей, коробками с угольными карандашами, пастелью, цветными карандашами, чертежными перьями, инструментами и линейками, а также размещенными повсюду фотографиями и картинами, которые его вдохновляли.

      Тут имелось все, в чем мог нуждаться любопытный ребенок с творческой жилкой, и у моего отца было лишь несколько правил для меня, если я хотел там находиться. Среди них – общее требование не слоняться там бесцельно и без присмотра и только один специфический запрет, который не снабжался никакими «если», «но» или «вдруг»: НЕ ТРОГАТЬ БРИТВЕННЫЕ ЛЕЗВИЯ. Для родителя мудрость этого правила очевидна. Но для ребенка… Отец мог бы с тем же успехом сказать, что эти лезвия сделаны из сладостей для Хэллоуина и денег зубной феи, поскольку каждый раз, когда я заходил в студию, они начинали звать меня из коробки, стоявшей на огромном рабочем столе. Однако до того дня я держался на расстоянии. Я ценил доступ в это волшебное место больше, чем любые мифические силы, которые могли обитать внутри маленьких пластинок из заточенного адамантина.

      Но вот меня посетило озарение по поводу Джингла. Оно пришло как раз тогда, когда я боролся со сном (версия сидения с удочкой у реки для меня пятилетнего), и оно требовало использования этих лезвий. Джингл был стар, его правый глаз потерял форму после вечера, проведенного слишком близко к очагу, бубенчик не звенел, подушечки на задних лапах отвалились, и я захотел создать картину медведя, каким я получил его когда-то, когда он был с иголочки.

      Я стащил кусок плотной цветной бумаги с полки и расстелил его на столе отца. Положил Джингла в центр листа и аккуратно очертил его фигуру. Потом нарисовал черты лица. Я хотел, чтобы люди знали, кто это, и поэтому написал так хорошо, как только мог (конечно, не очень хорошо), Jingle на одной ноге и Savage на другой. Надпись, которую я изобразил, можно уподобить попытке заговорить с полным ртом, только визуальной. Дальше я пририсовал подушечки на лапах. Я делал так несколько раз на самом медведе, но всякий раз рисунок неизбежно стирался, поскольку жизнь у мишки была напряженная. Я смотрел, как черные чернила на рисунке высыхают, образуя подушечки, которые никогда не исчезнут, и сравнивал с остатками того, что можно было различить на ногах Джингла, и, должно быть, осознавал, что могу на самом деле превратить Бумажного Джингла во что захочу.

      Но во что? В Пожарного Джингла? Я не знал. В Непобедимого Джингла с Разящим Ударом? Может быть.

      Бумажный Джингл Сэвидж, около 1972 года

      Есть одна