– Это не вполне гигиенично, – прокомментировал Берзиньш с типичным металлическим акцентом прибалта.
– Стройте фразу еще короче, Берзиньш, – моментально отозвался Земцов. Суть сказанного замечания, казалось, его совсем не волновала. – Скажите по-другому.
– Это… плохо, – подумав, произнес латыш.
– Слишком просто.
– Грязь! Свинство! – буквально вбросил в разговор русские слова Берзиньш. Теперь произношение не пострадало.
– Вот это подходит, – кивнул Земцов и зачерпнул своей ложкой, явившейся поводом к разговору, очередной кусок говядины в прозрачном желе.
– Я и по советским документам латыш, – похлопал себя по карману гимнастерки Берзиньш.
– Не болтайте много и длинными фразами. Иначе рискуете получить пулю прежде, чем предъявите свое совдеповское удостоверение личности.
Земцов добил банку и отошел за грузовик. Рядом возник Кнапке:
– Совдеп – белогвардейское словечко.
На Земцова пристально смотрела пара холодных и бесстрастных глаз. Все же он чертовски наблюдателен, этот лейтенант. Человек явно на своем месте. Кнапке был единственный из группы, кто знал кое-что из подлинной истории Земцова.
– Согласен, – произнес Земцов.
– Будьте осторожней.
Этого русского офицера командир взвода в «учебно-строительном» батальоне особого назначения лейтенант Кнапке отметил сразу. Он испытывал к нему смешанные чувства. Если вообще можно говорить о чувствах применительно к таким людям, как Кнапке. С одной стороны, Земцов – даже для Кнапке и тем более для всех нижестоящих унтер-фельдфебель Гюнтер Цойлер – являлся превосходным кадром для выполнения специальных задач. Безукоризненная военная выучка, прекрасная для его лет физическая подготовка, огромный и разносторонний боевой опыт, такие черты характера, как расчетливость, выдержка, умение владеть собой в любых ситуациях, высочайший профессионализм, помноженные на подчеркнутую субординацию, казалось, являли собой почти идеальную картину. С другой стороны, обладавший волчьей интуицией Кнапке ощущал, что в этом русском таится нечто, что превосходит его самого. Речь шла не о недоверии. И уж тем более не о возможности быть подсиженным. Этого Кнапке нисколько не боялся. Речь не шла также о выносливости и даже о силе духа. Это было нечто большее. Просто на каком-то ментальном уровне Кнапке чувствовал, что Земцов внутренне ориентирован на решение еще каких-то задач, помимо стоящих перед солдатами подразделения особого назначения. Теоретически даже и это в Земцове было лейтенанту понятно. Но Кнапке с удивлением и даже легким разочарованием признавался себе, что задачи эти не то что не могут быть выполнены им, германским офицером Кнапке, по приказу – конечно, он выполнит любой приказ, – они не могут его увлечь и сделаться на долгие годы смыслом его существования