Царь с подозрением обвёл взглядом своих ближников. В последнее время ему всё меньше хотелось доверять князю Вяземскому и Алексею Басманову.
– Смотрите – за тридцать серебряников Иуда Христа продал, а вы меня за сколько? Какие все письма складные пришли! Думаете, кто-то вас обласкает лучше меня? Хулите меня за спиной, что заставляю монашескую жизнь вести, а вам по душе только вино пить да имение своё увеличивать? А ты, брат Малюта, говорил, что пёс мой верный. Так что же ты измену не можешь выявить? Кто из моих ближников на самом деле враг мне? Афоня? Может, Васютка, пьяный дурень, язык свой унять не смог? Басманов?
– Могу, государь, да только милостив ты со своими врагами. Вон, князь Иван Мстиславский, никого не боясь, опять из казны деньги похитил, а ты его тронуть не хочешь. Ты Соловецкому монастырю отписал тысячу рублей, чтобы те солеварением занялись, а он её украл. А митрополит Филипп к тебе жаловаться на него не идёт, так как боится, что ты вора обезглавишь и его кровь на нем будет.
– Да как я его обезглавить могу, коли повсюду враги! Они ведь стаей набросятся на меня и раздерут на части. У Мстиславского и Бельского столько холопов, что если они всем им оружие дадут в руки, то и наше опричное войско одолеют. А за кого остальные полки пойдут, и вовсе только гадать остаётся.
– А измену нужно понемногу искоренять. Вон, поговаривают, что старик Иван Фёдоров-Челяднин совсем стыд потерял: в церковь пришёл в царских одеждах и чуть ли не царём себя величает. С него и надо начать, а под пытками он и других назовёт. Если бы враги твои были едины, то разом бросились бы на тебя, но не того они поля ягоды, будут друг от друга открещиваться, словно от беса. Мстиславский, вон, от тестя своего сразу отрёкся и жену сгубил, чтобы шкуру свою сохранить. Проверяют на прочность тебя бояре, государь. Коли испугаешься их силушки, то совсем распояшутся и уже не воровать серебро начнут, а делить Россию-матушку. Народ с тобой, государь, и он тебе главный заступник. Им, простым труженикам, больше других окаянные враги твои досаждают. Молю тя – услышь меня, пса своего. Не бойся ты проклятых бояр. Когда ты врагов своих казнишь, люди так ликуют, будто ты им хлеб раздаёшь, а всё потому, что всем мерзко оттого, что те, кто родом своим кичится, давно уже всё русское отринули. Выряжены в наряды, которые латиняне носят, да говорить пытаются на их языках. Не великая Россия им нужна, а много маленьких княжеств, где они будут спокойно царями себя именовать.
От слов Малюты царь пришёл в ярость. Ему хотелось прямо сейчас поднять всё опричное войско и выступить на Москву, чтобы одним ударом изжить всех врагов. Но Иван понимал, что если бояре про тайные письма прознали, то про то, что он на них с войском движется, уже через пять часов знать будут и либо сбегут в свои уделы, либо вовсе в Кремле засядут.
– Значит, Фёдоров себя царём уже величает? И что, никто ему, старому безумцу, на место его не указал? – спросил царь, побледнев. – Призовите его сюда. Раз ему хочется