Отец сидел перед мольбертом, привалившись к стене.
«Пап, иди, чаю попей…» – начала она и осеклась, почувствовав: он не слышит её.
Смотрит в небо, глаза блестят, как звёзды, и… ноль внимания.
Такого никогда не было.
«Па-а-ап…»
Его окостеневшие пальцы не выпустили колонковую кисть, так их и похоронили вместе…
– Он был художником пространства, – пьяненько всхлипнул на кладбище кто-то из бывших коллег.
– А жёнам нужны зарплаты…
– Быт убивает творцов…
Минор казался фальшивым.
Только прилетевшая из Москвы папина сводная сестра со странным именем Аэлита Сергеевна была искренней: молча стояла у гроба, пока не заколотили, не зарыли его в земле.
И не стало отца…
*О заветной и запретной любви…
– Зови меня АЭС, как атомную станцию, а захочешь познакомиться с папиной юностью, приезжай, – украдкой сунула москвичка записку с адресом, как завещание, шепнула, – никогда не думай о том, что будет потом…
– Не слушай эту сумасшедшую, не сестра она твоему отцу, – приказала мать.
– Сохрани себя, – проигнорировав злобность законной вдовы, вытащила изо рта не раскуренную трубку, крепко поцеловала её в щёку тётушка и исчезла, чтобы появиться через череду долгих лет.
Дарья вспомнила о ней, когда остаться с мужем значило убить душу, растоптать достоинство. Взяла пятилетнюю дочку, и в Москву.
Ириска хвостиком увивалась за похожей на фею бабушкой, которой за сто лет службы на телевидении любой закуток представлялся светлицей с сюжетами, забавно разыгрываемыми ею в лицах.
А она в ту поездку узнала о заветной и запретной любви отца.
Не могла оторвать взгляда от его акварели, где по синему морю рядами шли буруны, и было видно, как под водой бурлит иная жизнь.
– Надо уметь летать, чтобы это увидеть…
– Твой отец и летал, – не дала закончить ей фразу Аэлита Сергеевна, – и видел то, чего другие не видели; каждый миг жизни превращал в праздник.
– А девиз Ада: день без денег – бездельник, – с горечью призналась она.
– Чужой он тебе, радуйся, что расстались, – обняла её АЭС и призналась, – а я твоего отца, Дарья Кирилловна, звала Киром Великим, завоевателем Вавилона.
– Почему, Вавилона?
– Стыдно признаться, но Вавилонской башней была я. Во-первых, потому что служила на телевидении, во-вторых, потому что хотела дорасти до небес. И, главное, потому что Кир завоевал моё сердце своим талантом и добротой. Я часто звонила ему. Он говорил: ты похожа на него, и очень за тебя боялся…
– Тогда… почему… умер?
– Пошёл на стройку маляром, на третий день позвонил, сказал: я Творца предал, а вечером… как чувствовала, куда только ни звонила…
Стало