У Жорчика в городке были знакомые. Жили у рынка.
Мы кидали у них свои веселотрясы и через весь тёмный даже днём школьный еловый сад брели в школку.
Как-то так оно выкруживалось, что мы частенько поспевали лишь ко второму уроку.
А то вообще прокатывали целые дни по окрестным горным сёлам.
А однажды…
Едем в школу.
Утро. Солнышко. Теплёхонько.
Развилка.
Налево поедешь – в школу к двойкам-пятёркам угодишь.
Прямо поедешь – дорогим турецким гостем будешь!
– Ну что мы всё налево да налево? – заплакал я в жилетку Жорке. – Давай хоть разок дунем если не направо, так хоть пряменько. – Пускай наши тетрадки на царский Батум поглядят! И на турецкую границу!
– Но если им интересно, пускай, – соглашается он.
Портфелей у нас не было. Книг в школу мы не носили.
На все случаи жизни за поясом толсто поскрипывала у каждого общая тетрадь.
Я повыше поднял тетрадь из-за пояса, – смотри, Машутка! – и мы понеслись прямо. Мимо Кобулети, мимо Цихисдзири, мимо Чаквы вдоль моря по горным серпантинам к Батуму.
На одном дыхании прожгли сто тридцать километров в два конца.
Дома я приткнул велик к койке и, не раздеваясь, без еды пал смертью храбрых поперёк койки. Сам вроде давил хорька[14] на койке. Но обутые ноги спали отдельно. На багажнике. Не хватило сил разуться и донести свои тощие ходульки до постели. Укатали Сивкина батумские горки.
В городской школе учителя были как и везде.
Разные. Мне и в городе немножко повезло.
Русский, литературу вела Анна Семёновна Решетникова.
Милая, незабвенная Анна Семёновна… Кто сильней Вас любил Русское Слово? Кто сильней Вас любил этих размятых бедностью несчастных русских ребятишек на чужине?
Помню историка Ядвигу Антоновну Шакунас, тяжело оплывшую годами.
Помню и химика Шецирули Иллариона Ивановича.
Старенький, седенький… И очень добрый, сердечный. Жил он в пригородном сельце Двабзу. Оттуда ходил пешком к нам на уроки.
Запомнилось и то, что он относился ко мне как к ровне. Как к коллеге. Он печатался в районной грузинской газете.
В последних классах вела литературу «Лера-холера».
И отчество, и фамилия не удержались. Выпали уже за черту памяти. Запомнилось одно прозвище.
Она никогда не знала урока.
Объясняет и перед ней на столе раскрытый учебник.
Всегда искоса подсматривала. Читала нам.
Будто мы сами читать не умели.
«Лера-холера» лепила мне гренадерские пятёрки по сочинениям. Только читать их никогда не читала!
Лень-матушка.
Писал я ясно. Зато очень мелко.
И она мне часто вприхвалку выпевала:
– Я тебе верю. За тебя я спокойна.
– Я за вас тоже! – не отставал я в вежливости.
(После одноклассница Светлана Третьякова напомнила, что звали нашу «литераторшу» Валерия